Слово в современных текстах и словарях - [75]

При изучении взаимодействия и взаимопроникновения книжной и разговорной форм речи В.В. Виноградов отмечает поразительную живучесть церковно-книжных языковых традиций и находит общественно-бытовые и политические причины такой живучести: эти стилистические традиции еще и в начале XIX в. имели поддержку в среде духовенства, в бюрократических кругах, у консервативной части дворянства; напротив, новые веяния, шедшие от «европейцев», вызывали в этой среде протест [Виноградов 1938: 191-195].

За каждым фактом языка В. В. Виноградов видел социальное лицо его носителя, и его стилистические квалификации слов и оборотов русского языка являются одновременно и социальными их характеристиками.

Вот лишь несколько примеров анализа В. В. Виноградовым истории слов с упором на социальные условия их возникновения и семантического развития, на стилистические контексты их функционирования.

1) Прослеживая историю возникновения в русском литературном языке слов двурушник, двурушничество, двурушничать, он отмечает «яркую экспрессивную окраску презрительной оценки», свойственную этим словам, указывает на характерный морфологический признак этих слов (сочетание -шн-), свидетельствующий о том, что они «вошли в русский литературный язык из устной народной речи (вероятнее всего, с южновеликорусским налетом)» и на начальном этапе своего употребления были «характерной приметой нищенского арго»: Виноградов приводит пространный пример из романа В. В. Крестовского «Петербургские трущобы», где описывается быт нищих [Виноградов 1994: 130] (как известно, первоначально двурушник – это нищий, собирающий милостыню, протягивая обе руки).

2) В хорошо известном сейчас очерке истории прилагательного животрепещущий, который сначала был опубликован в труднодоступных и почти нечитаемых ученых записках, а затем перепечатан в книге «История слов», В. В. Виноградов не только приводит богатейший и разнообразный литературный материал, иллюстрирующий разные стороны истории этого слова и его употребления на протяжении ХІХ и XX вв., но и фиксирует внимание на социальных условиях появления этого слова и на его стилистических особенностях. Так, он указывает, что животрепещущий «возникло в профессиональной среде, в диалекте рыбных торговцев» и «имело вполне конкретное значение, служа определением к слову рыба или названиям разных рыбных пород: 'бьющийся и подпрыивающий, трепыхающийся (о живой рыбе, извлеченной из воды и еще не заснувшей)'». Это слово, вполне вероятно, – позднейшая «переделка на литературно-книжный лад первоначальной мещанско-профессиональной формы – животрепящий»: последняя форма была гораздо более распространена в устной речи рыбных торговцев начала ХІХ в. (это утверждение подкрепляется примерами). Но почему этот торговый арготизм стал популярен в литературном языке и при этом в совсем ином смысле, обозначая нечто, вызывающее живой интерес? Оказывается, здесь не обошлось без влияния французского языка. В журналистской среде первой трети ХІХ века большой популярностью пользовалась идея о том, что журналы и альманахи должны публиковать злободневные статьи на актуальные темы современности. В ходу было французское слово palpitant, для которого не находилось хорошего русского соответствия: буквальный перевод его с помощью слов бьющийся, трепещущий плохо подходил для обозначения указанного смысла 'злободневность, актуальность'. Пришедшее из торгового арго слово животрепещущий оказалось более точным лексическим средством для передачи этого смысла [Виноградов 1994: 158-159].

3) Еще одно слово – прилагательное завалящий, источником которого было торговое арго, также стало объектом исследовательского внимания В. В. Виноградова. Первоначально оно применялось к лежалому товару, который не находит спроса у покупателя. Это слово, отмечает Виноградов, широко распространено и в народных крестьянских говорах, где оно употребляется «и в переносном, общем, не специально торговом значении 'дрянной, негодный'». «Поэтому можно предполагать, – делает вывод Виноградов, – что и русский литературный язык в период своего демократического сближения с областными народными говорами (в 30-40-е годы [ХІХ в.]) вновь воспринял слово завалящий в его общем презрительно-экспрессивном значении» [Виноградов 1994: 170].

4) С точки зрения социальных и стилистических характеристик лексики любопытны сами вопросы, которыми задавался В. В. Виноградов при анализе истории и особенностей употребления тех или иных слов. Так, в статье о глаголе клянчить он обращает внимание на то, что при выяснении истории этого глагола остаются неясными многие вопросы, в частности, такие: «когда это слово укоренилось в литературном языке? проникло ли оно непосредственно в литературный язык или через какой-нибудь социально-групповой диалект и жаргон?.. Чем объясняется яркая экспрессивно-фамильярная окраска слова клянчить и его несколько просторечный, развязный стилистический тон?» [Виноградов 1994: 249]. И Виноградов исчерпывающим образом отвечает на эти и другие вопросы, связанные с историей появления в русском литературном языке слова