Слово предоставляется детям - [6]

Надо ж было кому-нибудь машины трофейные ремонтировать. А как по-вашему? Взаправдi!

Ну, а потом уже поздно було iхать. Я решил до дому итти. Бачу, мой дом закрыт, нет никого. Я тогда окно выбил, вошел в хату - там мне мама оставила поесть и письмо, что она тоже в Армию пошла. Шофером. Дiдусь Буряков жил коло нас напротив. Я до його пiшов, говорю, якже быть, у меня матери, батьки немае - плакал, конечно. Он говорит: у тебя велосипед есть, накачай и едь. Едь скорее, я тебя очень прошу. Но куда ж я поiду, як никого не маему?

Я его не послухав, пошел в центр дивиться, що там робится. Ой, лучше бы очи мои не глядели! Це были отборные немецкие части под названием С. С. - все здоровые, рыжие подобраны. Они девчат ловлят, в клуб их гонят, там мучают их, а потом подпалили клуб. У нас клуб был двухэтажный, и видно, как они стоят возле окон и не пускают дивчат выпрыгивать. Я, конечно, издали глядел, а кто из мужчин старался туда поближе подойти, дивчат выручать - тех зараз расстреливали из автоматов... Тут много их полегло, кто заступался...

Потом они магазины начали разбивать, шукали хлеб по квартирам. Водку пили и одеколон пили. Раскидали по улицам кружева, вазелин, ленты и ходили по всему. Потом пошли шукать партийцев и комсомольцев. Вот у нас был один такой Павленко - я с его хлопцем товарищував, Митей звали - хлопец хороший, а папа сволочь - так оцей папа Павленко остался в городе заради немцев. Вин их любив, вин сам був колысь паном. Так он ходил и показывал офицеру, где партийцы и комсомольцы жили. У офицера петлицы серебряные якие-то, а тут, на воротничке у него четырехугольники и орел держит в когтях фашистский знак. Вот, дозвольте, я вам срисую... Отсюда, дивитесь, идет такой канат серебряный и свисает таким кружочком... Вин, Павленко, подвел офицера к одному дому, там было написано красной краской "Смерть фашизму!" Они там, эс-эсовцы, никого не нашли, так они давай окна бить, дом ломать... А партийцев и комсомольцев богато вони водили по улицам. Они их вели в нарсуд коло клуба, бо клуб уже был спален. И там их стреляли.

Еще они одного мастера убили часового и его жинку. Он сидел возле окна, чинил часы. Вот так клуб, а вот так, на уголочке, его часовая майстерня. Они тут же, при дверях, его и убили. Жинка кричать начала, сильно так себя за волосы драла - тогда они и ее из автомата назло пристрелили.

Я к речке пошел. На улице пусто, все по домам попрятались. А на окраинах стрельба. Это наши все хотят прорваться в центр, чтобы не били, не убивали людей. Замешаются там с немцами и бьются, но немцы их пока что не допускают... На речке, на камне, один немец сидел и стирал в воде який-то платочек. А маленький пацан в него камни жбурлял. Жбурлял и жбурлял. Немец тогда подивился - думает: кто ж це, думает, жбурляет? - и заховався за камень, а потом вынул потихоньку автомат или револьвер - длинный такой, не знаю, що це за штука, - и выстрелил. Вин, пацан тот, тикал вже тихим ходом до дому, а вин, немец, его и пристрелил.

Немцы по домам лазили и все нахально забирали. Потом стали людей сгонять на какие-то работы, дорогу чинить: старых стариков и маленьких диточек.

А ввечеру вернулись наши. Как только наши одолевать начали - откуда и бабы взялись! То в домах тихесенько сидели, а то зараз повыскакивали и в драку полезли: палку из забора выломает или вилы схватит - знаете, як это у нас на Украине! - и бежит с Красной Армией немцев бить.

Тут до нас подошел один лейтенант. Собрал ребят и говорит: "Вы, ребята, выходьте отсюда! Зараз выходьте!"

Дiдусь Буряков мне велосипед накачал, я сел и поiхав.

Емеля Уманский, 14 лет, из Кировограда.

Записано 16/III-42 г., в Воронежской Военно-музыкантской школе, в г. Ташкенте.

ЖЕЛТЫЕ СУМКИ

Ночью один раз Волчок как залает. Мы с ним спали во дворе, чтобы не так жарко. Он всегда первый просыпался от бомбежки. Проснулась я и вижу: из маминых окон валит дым и пламя. Я вскочила и выбежала на улицу. А на улице-то были немцы.

Немецкие солдаты гнали перед собой толпу. Там были женщины и ребята, маленькие и большие, и мужчины, и старики.

Бегут, друг друга ищут, плачут. И меня туда солдат винтовкой втолкнул.

Мы шли бегом по нашим улицам и переулкам, все дальше и дальше.

На мне было белое платье и тапочки на босу ногу.

Если кто хотел убежать, немцы того убивали. Не выстрелом, а больше прикладом били.

Около одного дома они за косы вытащили из ворот женщину. За ней они бросили маленького ребенка. Ему, наверное, был годик. Они его схватили за ножку и бросили на панель. Одна женщина хотела поднять ребенка, но немец оттолкнул ее сапогом.

Они гнали нас за город, в лес. Солнце только вставало. Мы скоро пришли к одной поляне. Тут они женщин и детей в сторону сбили, а мужчинам велели в другую. И я с женщинами стою.

Вот они мужчин спрашивают: "Где расположены красные части?" А те не сказывают. Никто не сказал. Они к нам: "Где расположены красные части?" И мы не сказываем. Кто молчит, кто ответит: "Не знаю".

Они тогда мальчиков постарше взяли от нас и к мужчинам отвели. И стали документы требовать.

Своим они, конечно, по-немецки говорили, а нашим по-русски. Чего не выговорят, так руками покажут.