Слово наемника - [38]

Но долго находиться в глухой обороне нельзя. Побеждает тот, кто наступает, — это придумали еще задолго до Александра Македонского. Теперь пришла пора и нам.

— Щиты строй! Атака! — скомандовал я.

Мы неспешно теснили противников, действуя уже не только щитами, но и мечами. Странно, но первую кровь врагу пустил не я, а Жак. Уловив момент, когда мальчишка сделает очередной выпад, и приняв кончик его клинка на край щита, сделал укол мечом в правое плечо, не защищенное ничем, кроме бархата.

Мальчишка поморщился, закусив губу, из боя не вышел, но щит ему пришлось уронить. Дальше повезло мне — Жак скрестил меч со шпагой, я принимал на щит очередной удар гёта, краешком глаза следя за соседями. Когда же увидел открытый бок, тотчас же этим воспользовался.

Раны у Винера были несерьезными. Обычно с такими ранами солдат держался до конца сражения. Для этого нужно зайти за строй и не попадаться под удар в третий раз… Ну а потом, после боя (коли не истек кровью), попросить товарищей сделать перевязку.

Гёт, при всей своей огромности, был не дурак. Понимал, что его соратник скоро падет и он останется один на один с нами. Посему прыгнул как боевой пёс (или как козёл?). Я даже испугался — не перемахнет ли прямо через головы? Нет, он скакнул рядом, пытаясь оказаться за нашими спинами. Только вместо спины наткнулся на мой клинок. (Поворот на месте, при кажущейся медлительности, происходит быстрее, нежели прыжок.)

Несмотря на рану, великан махал огромным мечом, словно мельница крыльями. От его ударов мой щит содрогался и жаловался, обещая лопнуть по швам. Но обещать — это одно, а лопнуть — совсем другое. Пехотные щиты, выполненные по образцу Старой империи, были самыми удобными из тех, что мне доводилось держать в руках: слегка выгнутый прямоугольник из нескольких слоев клееного дерева (оно и само по себе достаточно прочное). А если дерево обтянуть бычьей шкурой и обить бронзой, то щит выдержит удары разъяренного буйвола. Рыжебородый, при всей его мощи, не тянул даже на быка.

Но все-таки пора заканчивать. Может, лет десять назад я бы поигрался. Сказал бы что-нибудь оскорбительное «лучшему мечу Швабсонии», поводил бы его вокруг себя, время от времени подкалывая мечом. Теперь мне неинтересно. Принимаю рубящий удар на щит; мой выпад — он принимает на щит. Нет, это ему кажется, что принимает. На самом деле мой клинок входит в его грудь на добрые три дюйма, раздвинув рыжую бороду…

Я слышал, как захрустели накладки и заскрипела кожа нагрудника. Какие звуки издала плоть, не понять.

Любой другой на месте этого северянина уже начал бы умирать и падать. Но гёт (уважаю!) даже не пошатнулся. Сейчас он ринется на меня… Ну а я… А вот теперь нужно позаботиться о Жаке, чтобы не попался на пути.

— Влево приставными шагами, ать-два-три! — скомандовал я, не оборачиваясь, но по стуку деревянной ноги понял, что команда выполнена.

Гёт не обманул моих ожиданий. Бросил под ноги щит (надо было кинуть в меня, а вдруг бы попал…), ухватил меч в обе руки, притопнул и, заорав страшным голосом: «Во-о-тан!» — кинулся вперед. Я отклонился, пропуская бегущего, а когда он поравнялся со мной, рубанул по тому месту, где рогатый шлем соединяется с кожаным панцирем, и голова полетела вправо, повторяя движение удара, из шеи брызнул фонтан крови, а обезглавленное тело, ступив шаг, сломалось в коленях и рухнуло.

Позволив себе отдохнуть целый миг (пока голова гёта не коснулась пола), я обернулся. Там все было ясно: Винер, ослабевший от потери крови, двигался как сонная муха.

Жак уже не сражался, а игрался с парнем, словно сытая кошка с придушенной мышкой. «Но что-то и кошка подустала, — заметил я. — Надо помочь». Легонько подвинув Жака, поинтересовался:

— Он тебе живым нужен?

— Лучше бы живым, — прошептал Жак. — Ты его урони, а дальше я сам.

— Ага, — покладисто кивнул я, заводя свой клинок за шпагу Винера, и резким оборотом обезоружил противника.

Жаку было мало убить соперника, полагалось устроить маленький спектакль. Не люблю таких сцен, но, раз уж взялся (да и семьсот талеров надо отрабатывать), положил парню руку на плечо и рывком поставил на колени. Помог Оглобле снять с плеча щит, отыскал костыль. Вроде теперь все.

Видимо, с той стороны, сквозь щели, за нами наблюдали. Как только Винер оказался на коленях, дверь открылась, в сарай стал входить народ. Резаный и увечный, в обносках и лохмотьях. Ульбургцы расступались, выталкивая вперед бывших подданных Винера — точно таких же оборванцев.

Жак не стал произносить длинных речей, требовать от соперника покаяния и верности. Правильно, какие уж тут клятвы? Оставлять Винера в живых нельзя.

— Вы видели, бой был честным, — прохрипел Жак. — Он меня вызвал, а я его убил.

Оглядев притихшее отребье, «ночной король» придавил Винера костылем и ударил мечом в спину.

Что-то меня насторожило в Жаке. Хрипота… Да и стоял он как-то неловко, будто готовясь завалиться на бок… Я встал рядом, подперев друга плечом.

— Задело? — тихонько поинтересовался я и, поняв, что угадал, спросил: — Сам дойдешь? Носилки?

— Сам! — отрезал Жак. — Только без шума и потихонечку. И доспехи не трогай…