Словно птица - [17]

Но сейчас дедушке совсем не интересно наблюдать за гусями. Он идет в гостиную, останавливается рядом с Джеком и тоже пытается его растолкать. Но Джек не спит, он просто лежит на диване. Я захожу в комнату и сажусь рядом; протягиваю брату чашку с кофе, который сварил для меня дедушка. Джек берет ее, не говоря ни слова. У него на щеке отпечатался след от дивана.

– Горячо, – говорю я.

Но он заглатывает кофе, не успев его даже распробовать. Похоже, за всю ночь он не сомкнул глаз.

Глава 15

Дедушка везет нас в больницу. Всю дорогу я всматриваюсь в поля, пытаюсь заметить что-то, о чем можно будет рассказать папе. Лебедей там нет. В пустом сером небе тоже не видно никого, кроме чаек. Дедушка не сводит глаз с дороги.

Он не паркуется, а просто притормаживает у входа.

– А ты не зайдешь? – спрашиваю я.

Дедушка качает головой:

– В другой раз. Ты же помнишь, я не люблю больницы.

Джек с размаху захлопывает заднюю дверь. Мы с дедушкой смотрим, как он топает ко входу. Я медленно отстегиваю ремень и замираю, уже положив руку на ручку двери.

– Хочешь, я передам что-нибудь от тебя папе?

– Да, если хочешь.

Но дедушка не говорит, что именно передать.

Он щурится: солнечный луч падает ему на лицо через лобовое стекло. Сейчас я злюсь на него так же, как мой брат. Нельзя же ненавидеть всю жизнь больницы только потому, что в одной из них когда-то умерла бабушка. К тому же если сам ты ветеринар. У него же была своя клиника, где он видел и кровь, и операции, и все эти ужасные процедуры.

– Ну, тогда до встречи, – бормочу я.

И бегу догонять Джека. Мы заходим не через приемное отделение, и я этому рада. Мы пересекаем большой холл, который я нашла в прошлый раз. Сегодня здесь все немного иначе, нет такой суеты. Я вижу табличку, которую не заметила в прошлый раз: «Главный вестибюль больницы». Смотрю на ряд синих пластиковых кресел рядом с искусственной пальмой, ищу глазами Гарри, но обнаруживаю только двух пожилых дам и мужчину с ходунками. И никаких парней с капельницами и глазами каштанового цвета. Я осматриваю и все остальные кресла. Может быть, я просто придумала его. Ведь это действительно довольно странно – что он так запросто подошел тогда ко мне и заговорил.

Джек ждет в коридоре под табличкой, на которой написано: «Ко всем отделениям». Скрестив руки на груди, он говорит:

– А подольше ты не могла идти? За это время папа уже мог умереть.

И сразу отводит глаза: ему становится стыдно за сказанные слова. Потом поворачивается, взлетает по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и забегает в лифт. Придерживает для меня дверь. А я смотрю на список отделений на табличке рядом с лифтом: онкология, урология, флеботомия.

– Откуда ты знаешь, куда идти? – спрашиваю я.

– Мне мама сказала.

Мы выходим на третьем этаже, и Джек ведет меня по широким светлым коридорам. По обеим сторонам таблички и стрелки, указывающие путь к отделениям с еще более сложными названиями. Я понятия не имею, что они все означают.

Джек замирает перед закрытой дверью. Рядом на стене висит табличка с надписью «Кардиологическое отделение».

Из дверей выбегает мама. Она прижимает нас к себе, а потом проводит внутрь. Останавливается у большой стойки, расположенной в полукруглом холле. Сразу позади стойки видны три большие палаты с кроватями, и повсюду мелькают медсестры.

– Мне можно брать с собой только одного из вас, по очереди, – говорит мама, переводя взгляд с меня на Джека. – Папа пока чувствует себя плохо.

– Я первая, – говорю я. – Мне очень нужно.

В конце концов, ведь именно я была с папой, когда все это произошло.

Джек опускает одно из пластиковых кресел, расположенных вдоль стен, и, глядя прямо перед собой, бормочет:

– Давай недолго.

Мама берет меня за руку.

– Ты готова?

Мы заходим в длинную узкую комнату. По обеим сторонам – синие занавески, подвешенные к потолку: они отгораживают койки. Повсюду какие-то аппараты, что-то пищит и гудит. Но здесь все равно гораздо тише, чем в остальной больнице. Мама останавливается у последней койки по правую руку. Медленно и осторожно отодвигает занавеску в сторону.

– Грэм, я привела Айлу, – говорит она.

Я вытягиваю шею и смотрю через ее плечо. Папа лежит с закрытыми глазами, голова покоится на подушке, из носа торчат какие-то трубки. Из-под простыни тянутся провода, подсоединенные к какому-то монитору.

– С ним все нормально? – спрашиваю я. – Выглядит он до сих пор не очень.

Не знаю, чего я ждала, но точно не этого. Я надеялась, что сегодня папа будет выглядеть хоть чуточку здоровее, таким, как раньше.

Мама кивает:

– С ним все нормально. Он уснул, но только что был в сознании.

Она обнимает меня за плечи и прижимает к себе. От нее пахнет кофе и несвежей одеждой. Наверное, она очень устала, ведь она провела здесь всю ночь.

– Где ты спала? – спрашиваю я у нее.

Мама кивает на жесткий стул у кровати.

– Поверь, у дедушки намного удобнее.

Она пытается улыбнуться. Глаза у нее опухли. Я наклоняюсь и касаюсь папиной руки. Кожа у него теплая и сухая, а не холодная и влажная, как накануне.

– И что теперь будет? – спрашиваю я у мамы. – Его отпустят домой?

Мама качает головой:

– Врачи хотят за ним понаблюдать. То, что случилось вчера… было очень серьезно. Его сердце перестало биться ритмично, начало работать в совершенно другом ритме. Нужно устранить эту проблему перед тем, как выписывать его.