Словарь имен собственных - [18]

Многие соученицы Плектруды как будто разделяли эти невеселые мысли. Конечно, никто из девочек не смел высказываться вслух, однако их явно одолевали разочарование и тревога.

А потом начался исход. Самое странное, что училищное начальство ничуть не огорчалось, словно ожидало этого. Воспитанницы, одна за другой, сходили с дистанции. Это повальное бегство радовало педагогов и совершенно убивало Плектруду, которая воспринимала каждое такое исчезновение как смерть.

И случилось то, что должно было случиться: ей тоже захотелось бросить училище. Останавливала только смутная боязнь, что мать очень расстроится и что даже самые убедительные доводы будут бесполезны.

Руководители училища наверняка заранее планировали отсев некоторой части воспитанниц, ибо их отношение внезапно изменилось. Девочек созвали в просторный актовый зал и произнесли перед ними такую речь:

– Вы, вероятно, заметили, что в последнее время многие воспитанницы покинули наше заведение. Мы не станем утверждать, что специально подталкивали их к этому шагу, но не собираемся и лицемерить, говоря, что сожалеем об их уходе.

Последовала долгая пауза – без сомнения призванная нагнать страху на детей.

– Бросив училище, они тем самым доказали, что у них нет настоящей любви к балету, иначе говоря, нет терпения, необходимого истинным танцовщицам. Хотите узнать, что заявили эти балаболки, сообщая о своем уходе? Что они поступали сюда ради того, чтобы танцевать, а здесь, видите ли, не танцуют! Интересно, что они о себе воображали? Что послезавтра они нам исполнят «Лебединое озеро»?

Плектруда вспомнила пословицу, слышанную от матери: «Бей своих, чтоб чужие боялись». Да, именно так и поступали сейчас педагоги: били «своих», чтобы припугнуть «чужих».

– Танец нужно заслужить. Танцевать по-настоящему, на сцене, перед зрителями – это величайшее счастье. Впрочем, поверьте, что танец – даже не на публике – дарит такой восторг, такую радость, что этим окупаются любые жертвы. Наша система воспитания нацелена на то, чтобы вы постигли суть танца: он не средство, а награда. И мы не вправе позволить танцевать тем воспитанницам, которые не заработали этой награды. Восемь часов в день у станка и голодный режим могут показаться мучением только тем, кому не очень-то хочется танцевать. Так вот: если кто желает уйти, пусть уходит!

Больше никто из училища не ушел. Воззвание достигло своей цели. Отсюда вывод: можно подчиниться самой суровой дисциплине, если понять, зачем она нужна.

И вот награда за стойкость: воспитанницам позволили танцевать.

Конечно, это были сущие крохи. Но уже то, что каждая девочка смогла оторваться от станка, устремиться на глазах у всех в середину зала и несколько мгновений порхать в танце, чувствуя, как послушно ее тело, как уверенно владеет оно искусством балетных па, привело воспитанниц в безумный восторг. Если десять секунд доставили им такую радость, то что же испытывают балерины, танцующие два часа на сцене? О таком они даже и мечтать не смели.

Впервые Плектруда пожалела о том, что Розелину не приняли в училище. Ее подругу ждала участь обыкновенной девушки, для которой танец – всего лишь развлечение. А сама Плектруда отныне благословляла безжалостную строгость своих педагогов, открывших ей, что танец – это религия.

Все, что вначале шокировало ее, теперь казалось совершенно нормальным. Нормально было и то, что их морят голодом, и то, что целый день напролет истязают скучнейшими упражнениями у станка, что оскорбляют, что дразнят «жирными коровами» девочек, иссохших, как мумии.

Но были вещи и похуже; прежде они вызывали у Плектруды желание кричать во весь голос о нарушении прав человека, а теперь ничуть ее не возмущали. Ученицы, повзрослевшие раньше своих сверстниц, должны были принимать запрещенные пилюли, чтобы приостановить кое-какие изменения, связанные с созреванием женского организма. Проведя небольшое расследование, Плектруда обнаружила, что в училище ни у кого из воспитанниц не было месячных, даже в старших классах.

Она тайком обсудила эту проблему с одной девушкой из выпускного класса, и та сказала:

– Многим и пилюли-то не нужны: одного только недоедания достаточно, чтобы забыть о месячных и обо всем, что с ними связано. Но среди нас есть такие, кого ничем не проймешь, у них эти дела начинаются, несмотря ни на какие меры. Вот им-то и приходится глотать эти знаменитые пилюли, чтобы остановить менструации. Во всяком случае, тампонов в училище не найдешь.

– А может, некоторые просто скрывают свои месячные?

– Ты с ума сошла! Мы же знаем, что это не в наших интересах. Если с кем и случится неприятность, то сами попросят, чтобы им давали пилюли.

В свое время этот разговор сильно шокировал Плектруду. Теперь же она одобряла самые варварские методы и восхищалась спартанским духом, царившим в училище.

У Плектруды уже не было собственной воли: она не только подчинялась воле педагогов, но и оправдывала их буквально во всем.

К счастью, временами где-то в уголке сознания звучал еще не совсем забытый голос детства, насмешливый и мятежный; он-то и нашептывал ей кощунственные здравые мысли: «Знаешь, почему балетное училище окрестит „школой крыс“? Так зовут воспитанниц, хотя это название больше подходит педагогам. Да, это самые настоящие крысы, ненасытные звери с острыми зубами, которыми они вгрызаются в тела балерин. Мы хотя бы любим танцевать, а они и этого не любят; им, как взаправдашним крысам, нужно одно – обгрызть нас и сожрать. Крысы – это сама жадность, и если бы только к деньгам! Они вцепляются мертвой хваткой, все должно принадлежать им – красота, удовольствия, жизнь и даже танец! Они якобы любят балет – как бы не так! Да они его злейшие враги! Их специально отрядили сюда за ненависть к балету; люби они танец, нам бы слишком легко жилось! Любить то же, что любит твой учитель – вполне естественно. От нас же требуют сверхчеловеческих усилий: жертвовать собой ради искусства, которое наши учителя ненавидят и поминутно втаптывают в грязь. Танец – это порыв, грация, это душевная щедрость, самозабвенная преданность искусству, – словом, все, что противно крысиной природе».