Слова потерянные и найденные - [4]

В главе, посвященной грамматическим правилам, Ломоносов пишет: «В правописании наблюдать надлежит, 1) чтобы оно служило к удобному чтению каждому знающему российской грамоте, 2) чтобы не отходило далече от главных российских диалектов, которые суть три: московский, северный, украинский, 3) чтобы не удалялось много от чистого выговору, 4) чтобы не закрылись совсем следы произвождения и сложения речений». То есть он пытался не ввести грамматику «сверху», а, наоборот, вывести ее правила из повседневной речи.

Но как отличить языковую норму от закрепившейся ошибки? Ломоносов рекомендует ориентироваться на происхождение слов: «Между буквами самогласными должно различать, во-первых, “а” от “я”, которые иногда в иностранных речениях без разбору употребляются: “италіанецъ” вместо “италіянецъ”, ”азіатецъ” вместо “азіятецъ”, ибо в именительном пишем: “Италія”, “Азія”». Вместе с тем, он отмечает, что «“Е” и “я” нередко заедино употребляются, особливо во множественном числе прилагательных пишут: “святые” и “святыя”. Сие различие букв “е” и “я” в родах имен прилагательных никакого разделения чувствительно не производит, следовательно, обоих букв “е” и “я” во всех родах употребление позволяется, хотя мне и кажется, что “е” приличнее в мужеских, а “я” в женских и средних. Но “тену”, “яму” вместо “тяну”, “ему” непростительны, и сожалетельно, что для избежания сих погрешностей не можно предписать других правил, кроме прилежного учения российской грамоте и чтения книг церковных, без чего и во всем российском слове никто тверд и силен быть не может».

Что же касается трех перечисленных диалектов, то Ломоносов отдает предпочтение московскому, но с некоторыми важными оговорками: «Московское наречие не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты прочим справедливо предпочитается, а особливо выговор буквы “о” без ударения, как “а”, много приятнее, но от того московские уроженцы, a больше те, которые немного и невнимательно по церковным книгам читать учились, в правописании часто погрешают, пишучи “а” вместо “о”: “хачу” вместо “хочу”, “гавари” вместо “говори”. Но ежели положить, чтобы по сему выговору всем писать и печатать, то должно большую часть России говорить и читать снова переучить насильно»[7].

Еще Михаил Васильевич написал маленькую пьесу «Суд российских письмен перед разумом и обычаем от грамматики представленных», которую назвал «Лекарство от скуки и забот». Сюжет ее таков: на суд к Обычаю и Разуму приходит Грамматика — «боярыня… которая завсегда в алом платье с черными волосами ходит, и одно слово говорит десятью». Грамматика жалуется на то, что буквы ссорятся между собой, и просит рассудить их. В чем же предмет их спора? «Ѣ. говорит, что Е. выгоняет меня из «мѣста», «владѣния» и «наслѣдия», однако я не уступлю. Е. недоволен своим «селением» и «веселием», меня гонит из «утѣшенія». Е. пускай будет довольствоваться «женою», а до «дѣвиц» дела нет… Ф. жалуется, что Ѳ. отлучает его от «философов» и от «Филис»; пускай она остается с своим «Ѳокой», «Ѳадѣем» и «Ѳирсом». Ѳ. говорит, что я имею первенство перед Ф. у «Ѳеофана» и у «Ѳеофилакта», и для того в азбуке быть после его не вместо… С. и З. спорят между собою в предлогах» и т. д. За шуточными этими баталиями проглядывает продолжающееся «устроение языка», установление правил русской орфографии, которое не закончится и в следующем, XIX веке.

* * *

Важные положения Ломоносов сформулировал также в статье «Предисловие о пользе книг церковных в российском языке»[8]. Ученый поделил слова русского языка на три группы. Первая — слова, общие для церковнославянского и русского языков, такие как: «бог», «слава», «рука», «ныне», «почитаю». Ко второй «принадлежат слова, кои хотя еще употребляются мало, а особливо в разговорах, однако всем грамотным людям вразумительны, например: отверзаю, господень, насажденный, взываю. Неупотребительные и весьма обветшалые отсюда выключаются, как: обаваю, рясны, овогда, свене и сим подобные. К третьему роду относятся, которых нет в остатках славенского языка, то есть в церковных книгах, например: говорю, ручей, которой, пока, лишь». То есть хорошо знакомые нам и прочно занявшие место в современном русском языке, чисто русские слова, не имеющие связи с церковнославянским языком.

Далее Ломоносов пишет: «От рассудительного употребления и разбору сих трех родов речений рождаются три штиля: высокий, посредственной и низкой. Первой составляется из речений славено-российских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразумительных и не весьма обветшалых. Сим штилем составляться должны героические поэмы, оды, прозаичные речи о важных материях, которым они от обыкновенной простоты к важному великолепию возвышаются. Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церковных.

Средний штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великой осторожностью, чтоб слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова; однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость. И словом, в сем штиле должно наблюдать всевозможную равность, которая особливо тем теряется, когда речение славенское положено будет подле российского простонародного. Сим штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия. Однако может и первого рода штиль иметь в них место, где потребно изобразить геройство и высокие мысли, в нежностях должно от того удаляться. Стихотворные дружеские письма, сатиры, еклоги и елегии сего штиля больше должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных.