Слова и жесты - [3]

И понимаю, что ответ только да. Очевидно, что она дала бы мне шанс и, возможно, не один, но я бы первый замечал этот взгляд, эту холодность, эту оторопь. Наши встречи становились бы все реже, причины, почему мы не можем встретиться, становились бы все банальнее и невнятнее. Через некоторое время она прекратила бы всякие контакты. А если бы я попытался проявить настойчивость, упорствовал в своем нытье – перестала бы отвечать на звонки.

Но скорее всего, я бы просто не показал ей себя таким. Вот это сломанное и жалкое нечто. Зачем ей знать, какие бывают финалы.

Слабая женщина – это красивая поза. Это пространство соблазна и эротики. Это красота жеста. Слабая женщина – это упоительная манипуляция. Как же приятно быть сильным мужчиной, которым крутит слабая женщина. Что за невероятная сексуальная игра – обещание интимности без всяких гарантий.

Но слабый мужчина?

Женщина, которая давит пальцами тараканов о металлический прилавок. Крупная такая продавщица в провинциальном магазине. С агрессивным красным ртом и в несвежем халате. Вот во что превратит женщину слабый мужчина.

И Витька.

Мы познакомились с ним еще в институте. Он учился на параллельном факультете. Был крепкий, высокий спортсмен, с телом пловца и жестами гориллы. В его красивых крупных ладонях пропадали мелкие предметы. Кожа всегда была смуглой. Где-то в Италии жила его мать, к которой он летал почти каждый месяц. Зубы ослепительно белые, улыбка широкая, а ногти по-детски розовые. Мы были с ним одногодки, но совершенно разные. Он учился на юриста, я на филолога.

Я помню, я сидел на скамейке перед институтом и читал какой-то китайский роман. У меня всегда с собой большая сумка, набитая книгами, и там всегда есть старинный китайский роман. Он толстый, он надежный. Он повышает базовое чувство безопасности. Я чувствую себя увереннее, когда у меня под рукой «Сон в красном тереме». Рядом торчал куст с первыми мелкими листочками. Светило солнце. Была вторая половина дня. Занятия к тому моменту же кончились. Моя группа уже разошлась, а я же сидел и ждал Машку. Она должна была за мной заехать, и мы бы отправились обедать. Я пытался читать, но никак не мог сконцентрироваться на книге, я все смотрел на него. Он стоял в окружении своих одногруппников. Он курил. Я видел, как девочки заглядывали ему в глаза откуда-то снизу и старались его коснуться. Взять за руку или приобнять за талию. Он тоже все видел и принимал их спокойно.

Вокруг него всегда крутились стайки девочек. Сколько он учился, с ним рядом всегда шла какая-нибудь студенточка с вечным предложением сходить вечером в кафе или кино. Вначале это были одногруппницы, потом младшие потоки, когда он поступил в аспирантуру и стал преподавать, то на его лекциях было не продохнуть, так много было у него поклонниц.

Когда мы встречались в коридорах института, я понимал, почему они за ним ходят.

Он смотрел всегда прямо и смело. Открыто и без агрессии. В нем было что-то, что давало уверенность и тебе. Просто, когда он смотрел на тебя, ты сам становился выше и лучше.

Улыбался он редко, но очень обаятельно.

Но при всем этом он всегда держал дистанцию. Тоже для этого не предпринимая никаких особых усилий. Просто ты всегда понимал, где граница его личного пространства и что ее не следует нарушать. Некоторые считали это высокомерием.

И вот я сидел и ждал Машку, которая, как обычно, немного опаздывала из-за этих пробок, и посматривал на него поверх темных очков, а когда он замечал мой взгляд, я делал вид, что читаю. Всегда свободный в выборе пристрастий и не стесняющийся желаний, я мог легко подойти к понравившейся девушке или парню и дать свой номер телефона, объяснив, что, вот, ты мне нравишься, давай как-нибудь куда-нибудь сходим. Это было легко и естественно, потому что это самое важное. Естественность, с которой ты общаешься, легкость, с которой ты завязываешь контакт, как первый знак того, что все остальное общение будет простым и легким.

Они или перезванивали, или нет, или звонили через полгода, поборов что-то внутри себя, это не важно. Он был тем, рядом с которым я терял дар речи. Мне было трудно говорить с ним. Всегда знающий, что сказать, глядя на него, я забывал все. Меня как будто вырезали из фото, и за мной был грязный серый фон. Вот стоит он, вот стоят наши общие знакомые, мы стоим перед аудиторией, или в очереди в столовую, или где-то у деканата – не важно, все что-то говорят, кто-то смеется, кто-то рассказывает, это такая живая картинка из слов и жестов, поз и сцен. Хор в духе Кейджа. Кто-то с кем-то флиртует, кто-то смеется, кто-то игнорирует. А вот это серое грязное пятно, по форме напоминающее человека, этот силуэт – знакомьтесь, это я.

Все слова, мысли, все мои навыки, все, что делало меня человеком, как будто было написано мелом на доске, и вот пришел он и стер все влажной тряпкой. Остались невнятные круговые разводы.

И всегда. Вместо того чтобы посмотреть ему в глаза и хотя бы улыбнуться, я глупо прятался за книгу. Смотрел на страницу, на строчку, которую пытался прочесть уже который раз, и не только прочесть, но и понять, а сам в этот момент думал о том, что вот сейчас я вновь посмотрю на него, и когда он посмотрит на меня, улыбнусь, я снова смотрел и снова прятался. Очки, книга, черный пиджак, черная футболка под пиджаком.