Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - [57]

Когда вермахт оккупировал отторгнутую от Чехословакии Судетскую область, что делал, кстати, Лееб во главе 12-й армии; когда вермахт ставил на колени Францию, где Лееб командовал уже группой армий «Центр», своевременные разведданные были одним из компонентов военного успеха, куда еще входили: военное преимущество, политическая разобщенность противников фюрера, деморализованность войск врага, отсутствие у них тыла и некоторые другие вещи, разложенные разведкой по полочкам. Здесь же, в Ленинграде, а чуть раньше под Москвой, выявился такой компонент, как нереальность преодоления стойкости русских войск. Несмотря на все их потери.

«Разведка в таком случае, — думал Канарис, — превращалась уже в какую-то часть декораций на арене военных действий — она им лишь сопутствовала, но ничего не решала».

Как и ожидал Канарис, январское наступление на Ленинград окончилось безуспешно, город опять выстоял. Лееба сменили и уволили в отставку.

Будучи в Риге, Канарис детально ознакомился с оперативной обстановкой в Остланде. Либеншитц и аппарат «Абверштелле» только успевали снабжать шефа запрашиваемыми им сведениями. Канарис был поражен тем, что здесь, на его взгляд, в единственном настоящем европейском центре красных, где советская власть просуществовала всего лишь один год, где, казалось бы, должны быть тишина и покой, наличествовало такое сопротивление, что было непонятно, откуда оно бралось! Когда ему доложили, что в Латвии с начала оккупации уже расстреляно три тысячи патриотов, семь тысяч находятся в тюрьмах этой маленькой провинции и из них три тысячи политзаключенных — в тюрьмах Риги, он вопросительно посмотрел на Либеншитца. Тот пожал плечами и развел руками, мол, что поделать.

— Я не призываю вас, полковник, бегать за каждым из этих сумасшедших сопротивленцев, в конце концов, это не наше дело. Пусть Пфифрадер и Ланге ими занимаются. Однако битва за Ленинград продолжается, равно как и в отношении Москвы мы не сказали последнего слова. Но вот когда они начнут рвать коммуникации рейха с вермахтом прямо здесь, в Остланде, и мы начнем нести потери от их мин на вашей территории, будет плохо, полковник.

— Понимаю, экселенц, но никто из нас не ожидал, что все эти враждебные рейху элементы разовьют такую активность именно здесь, казалось бы в далекой от большевизма стране…

— Расстояния сместились. Я сам в смятении чувств. Этот край, к сожалению, был столько лет в составе России и только после Первой мировой войны приобрел статус самостоятельности немногим больше, чем на двадцать лет. Что вы хотите? За два десятка лет ликвидировать все их традиционные связи с Россией?

Канарис задумался. Потом ладонью постучал по пачке весьма тощих досье, лежавших перед ним на столе.

— Для задуманной вами комбинации из этих никто не подходит. Используйте их на местном рынке. Здесь их поле деятельности. Нам нужно нечто совершенно иное. Европейская близость, знание языка… Записывайте, записывайте, полковник! Через месяц я вернусь сюда, посмотрим, что вы сумеете предложить…

Через два месяца, в марте, Канарис, будучи вновь в Риге, утвердил план «Нарцисс», правда, пока без реальных исполнителей главных ролей, которых еще предстояло найти.

…Ольга шла по улице походкой чуть усталого и не освободившегося еще из-под влияния рабочего дня человека, также как шагали с ней рядом с фабрики десятки людей. Была глубокая осень, середина октября, и все так непохоже на это время года в России. Как обычно, в такую пору здесь донимала влажность — этот непременный антураж морского побережья. Она заставляла дрожать больше, чем суровый снежный морозец. Прошедшие полгода Ольга вела тихий, незаметный образ жизни: дом, работа и наоборот. После тюрьмы и всего пережитого требовалось уйти в тень, отсидеться, приучить наблюдавших за ней к ее обычному распорядку, а в том, что они должны были находиться рядом, она не сомневалась. Ей надо было вжиться в незнакомую среду, найти полезных друзей. И надо: было подыскать другую работу, с более свободным; режимом дня и с меньшим людским окружением. На фабрике не поговоришь с чужим человеком, его туда попросту не пустят, от станка не оторвешься, раньше положенного часа не уйдешь. Сейчас она шла на встречу с Кириллычем, на ту самую злополучную улицу Аусекля, на которую ее так внезапно в июле, можно сказать, вытолкнул Густав. Он же снабдил ее этим адресом, объяснив, что там живет та самая Тамара, в квартире которой можно спокойно поговорить с Кириллычем и хорошенько познакомиться с самой хозяйкой.

Войдя со стороны порта и Даугавы около так называемого Царского парка, Ольга проверилась на пустынной площади последний раз и вышла на нужную улицу. Никто за ней не шел. Она неторопливо подошла к дому 10/12, поднялась по лестнице и позвонила в квартиру № 17. Ей открыла Тамара.

Ольга увидела ее второй раз. Первый — мельком, они встретились у ворот порта, когда Густав проводил ее к Кириллычу, несшему охрану пленных, а от того отошла «та самая», как выяснилось, Тамара. Теперь все стало на свои места, как понимала ситуацию Ольга.

— Снимайте пальто, заходите, — приветливо пригласила Тамара.