Слоны Ганнибала - [12]

СМЕРТЬ ГАМИЛЬКАРА

Гамилькар трудно умирал. Дротик попал ему в грудь и пробил легкое. У постели умирающего день и ночь толпились жрецы — карфагенские, нумидийские, галльские и эллинские. Каждый отряд многоплеменного войска имел не только свое оружие, свои обычаи, язык, но и своих жрецов, считавших себя знатоками лекарского искусства. Теперь жрецы наперебой предлагали свои услуги раненому полководцу, и он терпеливо их принимал. Холодеющими пальцами он ощупывал протянутую ему морскую губку, которая, по поверьям эллинов, смягчала боль, глотал лекарства, горькие, как степная полынь, и сладкие, как финиковый мед, повторял слова заклятий и молитв на двенадцати языках. Шатер содрогался от грохота металлических щитов и завывания труб. Друиды [25], специально приглашенные из Галлии, изгоняли злых духов. Жрецы Эшмуна [26] принесли в жертву своему жестокому богу семь юношей, семь жизней за одну. Разве этого мало?

Все было напрасно. Смерть стояла у полога шатра, неотвратимая, как ночь.

И, когда Гамилькар это понял, он прогнал жрецов. С умирающим остался один Старик. Ему одному Гамилькар мог доверить войско. Ему же он завещал войну с ненавистным Римом. Сыновья еще молоды. Ганнибалу семнадцать лет, а Газдрубалу и Магону обоим двадцать пять. Львята. Им нужна сильная рука.

— Останься им отцом, — шептал умирающий, — пусть они будут в гуще боя, не выделяй их среди воинов, не изнеживай. Войско решит, кто достоин быть полководцем.

Гамилькар начал бредить. Он выкрикивал какие-то имена, о чем-то просил, что-то приказывал. Придя в сознание, он с усилием поднял голову. Сыновья стояли на коленях, бледные, испуганные.

Умирающий искал глазами Ганнибал.

— Его вызвали письмом, — прошептал кто-то. — Он уже в пути.

— Слоны, — с трудом произнес полководец, — слоны должны растоптать Рим, вы слышите, львята?

Гамилькар уронил голову на кошму.

ТРАУР

Карфаген был в трауре. Люди ходили в черных одеждах, с волосами, посыпанными пеплом. Смерть Гамилькара казалась многим гибелью планов возрождения республики. Все были уверены, что созданная с таким трудом и с такими огромными затратами иберийская армия немедленно распадется, наемники разбегутся. Кому они будут подчиняться? Не Газдрубалу же, не имеющему ни военного опыта, ни славы Гамилькара! Или этому желторотому юнцу Ганнибалу?!

Известие о смерти отца потрясло Ганнибала. Юноша был подавлен горем. Отец говорил, что они расстанутся надолго, а они расстались навсегда.

Трудно поверить, что больше нет этого единственного близкого ему человека, воина, полного сил и веры в великое будущее Карфагена. Кому теперь расскажет Ганнибал о постигшей его неудаче с Масиниссой? С кем поделится своими тревогами и сомнениями?

Только теперь Ганнибал по-настоящему осознал, кем был его отец для республики. Двойное чувство гордости и горечи охватило Ганнибала. Со слезами на глазах он выслушивал слова сочувствия от незнакомых ему людей. Одни сражались под его началом в Сицилии, других отец спас от взбунтовавшихся рабов и наемников. Все эти люди говорили о Гамилькаре так, словно он был их отцом. И Ганнибал чувствовал себя членом огромной семьи, объединенной высоким чувством любви к его отцу.

С тем большей горечью воспринял он весть о том, что произошло в Большом Совете. Ганнон и его друзья явились на заседание в белом, словно смерть великого полководца была для них праздником. Стоя, рабби выслушали речь суффета Бомилькара о заслугах полководца. А когда суффет закончил свою речь, слово взял Ганнон.

— Довольно говорить о прошлом! — начал он резко. — Подумаем о будущем. Гамилькар оставил нам наследство — иберийскую армию во главе со своим племянником Газдрубалом. Он завещал нам войну. Одни боги знают, чего она нам будет стоить. Распустить армию — в этом спасение Карфагена. А юношу Ганнибала, которого требует к себе в Иберию Газдрубал, надо оставить здесь. Пусть он живет вдали от войска, подчиняясь законам и властям республики.

Ганнибал, предупрежденный друзьями, поспешил в гавань Утики.

Там можно было быстрее найти корабль. В гавани его ждал Масинисса.

Его неразлучный конь был весь в мыле. Видимо, Масинисса очень торопился. В руках у нумидийца белел свиток папируса, скрепленный царской печатью.

— Отец велел передать это тебе. — Юный нумидиец протянул Ганнибалу свиток. — Он уже знает о смерти Гамилькара и скорбит вместе с тобою.

— А как Софониба? — спросил Ганнибал, засовывая свиток за край плаща.

— Почему ты мне не сказал обо всем сразу? — с укором сказал Масинисса. — Отец и слышать не хочет об этой помолвке. Он говорит, что не позволит мне породниться с врагом твоего отца.

— Я не мог тебе это тогда объяснить, ты был слишком взволнован. Теперь ты знаешь все. Софониба не виновата, что ее отец — Ганнон, но Гайя прав, когда отказывается выполнить твою просьбу.

— Нет, не прав, не прав, не прав! — выкрикнул Масинисса. — Какое мне дело до того, что ваши отцы были врагами? Твой отец, да пребудут к нему милостивы подземные боги, ушел в ту страну, откуда нет возврата. И вместе с ним ушла и вражда. Тени не должны стоять на пути у живых.

— Но Ганнон не тень, — со вздохом сказал Ганнибал. — Вчера Ганнон выступал в Большом Совете. Он требовал задержать меня здесь. Он мой враг.