Сломанный бог - [24]

– Зачем бы я стал тебе лгать?

Старый Отец улыбнулся.

– Известно, что предки алалоев, прибыв в этот мир, изменили свои тела по образу очень древней ветви первобытного человека – неандертальцев.

– Неандертальцев?

– Алалои такие же волосатые, мускулы и кости у них крепкие, как дерево йау, а лица – как гранитные утесы. Извини, если я позволю себе заметить, что ты на неандертальца не слишком похож.

Данло не понял, как это возможно – изменить свое тело. И разве деваки рождены не в этом мире? Разве не вышли они из Великого Чрева Времени в первое утро мира? Но он не мог отрицать, что деваки выглядят именно так, как говорит Старый Отец.

– Мои отец и мать были из Небывалого Города, – сказал он. – Они приехали на Квейткель, и я там родился. Потом они умерли, а меня усыновили Хайдар и Чандра.

Старый Отец кивнул и вежливо улыбнулся. Улыбаться для фраваши столь же естественно, как и дышать, но человеческая привычка кивать в знак согласия далась им с большим трудом.

– Сколько тебе лет, Данло?

Данло сказал, что тринадцать, но потом вспомнил, что глубокой зимой, где-то в пути, ему уже исполнилось четырнадцать, и поправился.

– Разве может четырнадцатилетний деваки вот так уехать от своих родителей?

Данло снова покраснел от стыда. Он не хотел говорить, как умерли его родители. Он распахнул наброшенное на плечи одеяло и сказал:

– Я обрезан, видишь? Значит, я мужчина. А мужчина может путешествовать везде, когда приходит нужда.

– Мужчина, говоришь? Каково же это – быть мужчиной в столь юном возрасте?

– Это только мужчине известно, – пошутил Данло, а потом подумал и добавил: – Тяжело, очень тяжело.

Он улыбнулся Старому Отцу, который молча и с пониманием улыбнулся ему в ответ. Данло не мог представить себе улыбки добрее этой. Сидеть со Старым Отцом было почти так же хорошо, как у мигающих горючих камней в холодную ночь.

Однако было в нем и нечто другое, не поддающееся определению и, может быть, вовсе не утешительное. Понимание Старого Отца порой причиняло Данло беспокойство, словно палящее солнце ложной зимы. Но потом оно ослабевало, включая Данло в свой круг лишь как один из предметов обстановки комнаты, и ум Старого Отца отдавал холодом, как ледник.

– Ох-хо, Данло Дикий, я должен сказать тебе кое-что. – Старый Отец сплел свои длинные пальцы и оперся на них подбородком. – Твоя история вызовет много сомнений. Будь осторожен, рассказывая о себе.

– Почему я должен быть осторожен? Ты думаешь, я солгал тебе, но это не так. Правда есть правда. Разве я сатинка, чтобы лгать просто так, для удовольствия? Нет, я не лжец. Теперь мне пора поблагодарить тебя за гостеприимство и продолжить свое путешествие.

Он хотел встать, но Старый Отец надавил рукой ему на плечо.

– Посиди еще. Хо, хо! Я слышу, что ты говоришь правду, но другие такой способностью не обладают. И даже слышать правду не то же самое, что знать ее.

– Что ты говоришь?

Старый Отец протяжно свистнул и сказал:

– Тебе трудно будет понять. Скажем так: настоящую память человека можно выбросить и вставить ему другую, ложную.

– Память есть память – как ее можно выбросить?

– Ах-х. Способы есть, Данло.

– И зачем вставлять новую? Кому это нужно – помнить то, чего не было?

– Ох-хо, многие люди хотят новой реальности. Их влечет прелесть новизны, и они меняют свой ум так же, как тело. Одни переделывают себя под какой-нибудь модный инопланетный вид, другие хотят стать инопланетянами по-настоящему, пережить совершенно новый опыт. Многие сочтут, что ты, Данло Дикий, просто впечатал себе алалойскую реальность.

– Но зачем?

– Чтобы стать тем, кем хочется – разве не в этом вся суть человека?

– Не знаю, – искренне ответил Данло.

Старый Отец улыбнулся и склонил голову из уважения к серьезности, с которой Данло воспринимал его слова. С трудом, бесконечно медленно и осторожно, он встал и принялся заваривать чай.

– Ах-х, ох-х! – Он страдал артритом, и его суставы немилосердно скрипели. Он мог бы обратиться к любому резчику в Квартале Пришельцев и сделать себе новые, но презирал телесное омоложение всякого рода. Он открыл деревянный шкафчик и очень скоро налил две чашки чая из блестящего голубого чайника. Данло, не видя ни костра, ни горючих камней, не мог догадаться, как он вскипятил этот чай. – Это мятный чай – думаю, тебе понравится. Здесь, пожалуй, холодновато для тебя.

Данло и вправду пробирала дрожь. Остальная часть дома – во всяком случае, его комната и коридор – обогревалась горячим воздухом, чудесным образом исходящим из щелей в полу, но в думной комнате было холодно почти как в снежной хижине. Данло подтянул колени к груди и закутался в одеяло.

Чай показался ему восхитительным – горячим и прохладным, терпким и сладким. Прихлебывая его, он думал о том, что сказал ему Старый Отец. Через каменную спираль коридора до них доносился отдаленный гул голосов. Старый Отец объяснил, что это ученики в своих комнатах повторяют вечерние мантры, слова, успокаивающие ум. Данло, слушая музыку этих слов, запустил палец в нос и вытащил то, что у алалоев зовется «носовым льдом». Следуя единственным правилам поведения, которые знал, он съел это вещество и запил его чаем. Алалои не дают добру пропадать и съедают почти все, что можно переварить.