Сломанная игрушка - [67]

— Джерри, откуда у Скуталу на самом деле эти шрамы? — спросила Лира.

Мыш покачал головой и сказал:

— Прости, Лира, я обещал ей никому не рассказывать. Скажу лишь, что она пережила то, о чем предпочитает не вспоминать. И я не могу осуждать ее за это.

Единорожка вздохнула. До смерти хотелось узнать о прошлом рыжей пегасенки, но расспрашивать дальше означало бы подорвать доверие неразлучной парочки.

— Зачем ты в подземелье ткнул мне в затылок вилкой? — спросила Лира, решив сменить тему.

— Тут все просто. У любого синтета на шейной части позвоночника есть биочип…

— Волшебная метка! — воскликнула единорожка, вспомнив слова Виктора.

Мыш немного замялся, потом продолжил:

— Э… да. Так вот, метка. По ней тебя можно вычислить на расстоянии и узнать, где ты находишься. И даже что делаешь. Но те из нас, кто в бегах, выводят чип из строя. Направленный электрический заряд от переделанного в отмычку шокера портит электронные замки и вырубает биочипы синтетов. Теперь для общих сканеров метка не подает активного сигнала, делая его… «зеленым», так сказать. Однако индивидуальный сканер сразу выдаст, что ты бегаешь от людей. Это все называется «перебить метку» или «деактивировать чип». Такое повреждение можно восстановить, но для этого нужен комп с нейроинтерфейсом…

В голосе единорожки послышалось беспокойство:

— Так что же, у меня теперь нет… метки?

— Технически есть. Но неактивная. И без нейропрограмматора заново не заработает… — мыш перехватил непонимающий взгляд пони и вздохнул, — Да, нету метки больше.

Единорожка промолчала. Она испытывала смешанные чувства. С одной стороны, Виктор нечестно поступил, не рассказав, что обозначает метка. С другой, Вик еще не сделал ничего предосудительного. Не успел?

— Погоди, — сказала вдруг единорожка, — Хочешь сказать, что Вик теперь не сможет меня найти?

— Вик — это твой хозяин?

— Мой друг!

Джерри вздохнул.

— Прости, поняша, но твоя метка была синей. Ты сама говорила, что он тебя не освобождал. А значит, ты была его собственностью. Даже если он хорошо с тобой обращался. Полагаю, он недавно тебя купил?

— Купил?!

— Ну да. Синтеты, хотя и являются живыми существами, по закону, фактически, вещи. Или рабы, если угодно. И зеленую метку можно получить только с дозволения хозяина или властей. И зеленой она остается, только пока платишь налоги. А если нет — желтеет, что уже основание для твоего задержания. Все просто.

Лира почувствовала, как в груди снова поднимается чувство неприятия действительности. Быть чьей-то вещью? После слов о дружбе? От подобного обмана хотелось заплакать. Нет. Зарыдать. Кинуться прочь и не останавливаться, пока хватает сил.

Мыш бросил на единорожку сочувствующий взгляд. Ее сейчас обуревали сомнения, и мыш не хотел быть тем, кто окончательно подведет черту под недолгой счастливой жизнью.

«Каждый раз это пытка, — подумал Джерри, — видеть, как рушится чей-то мир, оставляя взамен бездну страха и боли. Можно не замечать этого, но это будет лишь означать, что мы уподобились людям…»

— Лира, возможно, я неправ, и в отношении тебя твоя версия — верная, — сказал он вслух, хотя на душе было гадко от такой откровенной лжи, — Так что не вешай нос. Я ведь и сам доподлинно не знаю.

— Правда? — поникшие было уши пони снова встали торчком.

— Правда, — вздохнул мыш, — Есть такая вероятность.

Брать на себя ответственность за разрушенную надежду и вытаскивать из черного отчаяния еще одну душу Джерри категорически не желал. С другой стороны, совсем наивной ее оставлять было еще опаснее.

Мыш не мог этого знать, но если бы сейчас спросили психопрограммиста БРТО, то он бы сказал, что Лира Хартстрингс только что едва убереглась от сбоя поведенческой программы.

Фатального сбоя, который мог бы окончиться чем угодно.

— Эта злобная Рейнбоу Дэш в «Пони-Плее», она говорила, что Эквестрия, моя родина, вся моя жизнь — это все искусственная память! — воскликнула Лира и положила мордочку на передние ноги, — Я не могу поверить…

Мыш, вздрогнувший при упоминании Рейнбоу Дэш, натянуто улыбнулся, резко сменив тему:

— Вот ведь! Раньше я нянчился с одним ребенком, а теперь у меня их двое.

— Я не ребенок! — надулась Лира, на эмоциях даже не заметившая уловки.

Скуталу во сне пробурчала что-то неразборчивое и дернула ушами.

— Угу, — кивнул Джерри, — а ведешь себя именно как наивный ребенок. Ты как давно тут?

— Три дня! — гордо заявила единорожка.

— Ну за что мне это, а? — вздохнул мыш, прикрыв лицо ладонью.

Лира была, похоже, на грани отчаяния.

— Джерри, ну хоть ты разъясни, как такое возможно. Я помню целую жизнь, друзей, родителей, и что же, все это ложь? Если так, то мне несколько дней от роду! Мне, взрослой кобыле! Неужели Эквестрии не существует?

Джерри посмотрел в желтые глазищи. Лира спросила про Эквестрию с призрачной надеждой ребенка, застукавшего родителей, подкладывающих подарки под рождественскую елку вместо Деда Мороза.

Мыш вздохнул и беспомощно развел руками:

— Возможно, это так. А возможно и нет. Скуталу верит, что Эквестрия — это рай для таких как вы. И что если быть достойной и хорошей пони — попадешь туда. Не в этой жизни, так в следующей. Никто не может этого ни доказать, ни опровергнуть. А значит, это вопрос веры. Веры, которую исповедуют Скут и остальные… селестианцы. В этом ей гораздо легче, чем, предположим, мне.