Слишком большой соблазн - [7]

То, что прослушка была делом рук Вороткина, Иван Николаевич не сомневался.

— Может, зря, журналистов позвали? — тихо спросила секретарша.

— Не зря! Я знаю, что делаю. Журналисты должны увидеть все своими глазами и понять, что у меня не приступ сумасшествия.

Кочетов не привык отступать от своих намерений, потому что считал себя настоящим мужиком, особенно когда речь шла о справедливости. Он не сдавался и не прогибался под давлением начальства, которое в конце концов предпочитало с ним не связываться. Но когда человек упертый, он не всегда просчитывает последствия своих действий, и иногда его борьба со злом приносит столько зла окружающим и проблем ему самому, что лучше бы он ни за что и не боролся.

На пресс-конференции Юля Сорнева только и успевала делать пометки, она сильно волновалась — шутка ли, прослушка у прокурора, но потом решила развеять свои сомнения.

— Иван Николаевич, вы утверждаете, что прослушка поставлена главой администрации Вадимом Сергеевичем Вороткиным. У вас есть доказательства?

— Я основываюсь на профессиональном опыте, — ушел он от ответа.

— Вы убедились, что в вашем кабинете обнаружены отпечатки Вороткина или кого-то из городской администрации?

— Идут следственные действия, и я ничего не могу представить в доказательства. Но сегодня я делаю официальное заявление: в моем кабинете обнаружено прослушивающее устройство, и это дело рук Вороткина.

Юля вылетела с пресс-конференции как ошпаренная. Материал словно жег, нуждался в срочном написании, но Юле, конечно, требовался совет главреда.

— Да уж, подкинул черт нам этот матерьяльчик. — Заурский не знал, радоваться или огорчаться.

— Вы ведь сенсацию хотели, вот и сенсация на первую полосу. Я не помню, чтобы у нас в газете раньше такое было.

— Ладно ты, молодая, не помнишь, но и я, старый черт, такого не помню, а я работаю здесь столько, сколько не живут.

— Скажете тоже, Егор Петрович! — от души рассмеялась Юлька. — Что делать-то будем? У меня сенсация практически готова.

— Мне это напоминает «Черного лебедя». Теорию ливанского ученого Нассима Талеба, экономиста и философа. «Черными лебедями» он назвал редкие неожиданные события, которые могут повлечь за собой неожиданные последствия.

— Не знала. А может, заголовок дать: «Черный лебедь прокурора Кочетова».

Юля уже начала писать текст, и слова сами складывались из букв и соединялись в предложения.

— Вот такие бы темы всегда были, что не оторваться.

Вскоре Егор Петрович Заурский был вызван в кабинет мэра. Глава администрации Вадим Сергеевич Вороткин нервно ходил по кабинету из одного угла в другой.

— Вы, конечно, понимаете, что материал о пресс-конференции прокурора давать нельзя?

— Нет, не понимаю. — Главред понял все и сразу, но решил не сдаваться.

— Вы идиот или только прикидываетесь?! — Вороткину было не до церемоний.

— Прикидываюсь!

— Я так и понял. Слушайте меня внимательно. С прокурором у меня действительно недопонимание, не конфликт, я подчеркиваю, а недопонимание. Он, для того чтобы отличиться перед Генпрокуратурой, просто не дает нам работать.

Градоначальник действительно свято уверовал в то, что прокуратура мешается у него под ногами. Когда-то начальник отдела кадров строительной компании Вадим Вороткин был далек от политики, но судьба позабавилась над ним, начальство решило, что он должен представлять предприятие в администрации. Выполнение поручения затянулось, Вадим дослужился до мэра и быстро понял, какую материальную выгоду, по сравнению с хилыми возможностями отдела кадров, можно извлечь из власти. Это дураки типа Кочетова бьются за непонятную справедливость, которой по определению быть не может. Но шум в прессе ему не нужен совсем.

— Про пресс-конференцию рассказывать нельзя!

— Вы серьезно так думаете?

Мэру казалось, что журналист смеется над ним. Вороткин уже жалел, что затеял переговоры, с такими нельзя договориться, их надо уничтожать.

— Егор Петрович, сейчас не то время, чтобы раскачивать лодку.

— Времена всегда не те. Знаете, Вадим Сергеевич, вы разбирайтесь с прокурором сами. Какие у вас отношения, меня это не касается. У меня есть официальное заявление официального лица, оснований не давать его у меня нет.

— Вы уверены в своем решении?

— Я человек законопослушный, а по закону, если информацию распространяет официальное лицо, заметьте, я каждый раз акцентирую, что прокурор официальное лицо, он и несет всю ответственность. Так что, Вадим Сергеевич, если вы будете судиться, то не с газетой, а с прокурором. Я могу быть свободен?

— Вы очень пожалеете, если публикация выйдет.

— Конечно, конечно.

Егор Петрович вышел из кабинета Вороткина в прекраснейшем настроении. Конфликт с мэром — это то, что газете сегодня нужно. Подумать только, утром он не предполагал, что день сложится так удачно.

Глава 4

Егор Заурский решил, что для этого выпуска тираж нужно поднять до максимума: слухи о пресс-конференции прокурора уже гуляли по городу, и число потенциальных читателей, несомненно, увеличится. На первой полосе газеты, — а не секрет, что газета начинается и продается именно с первой полосы, — верстак придумал суперколлаж: человек, похожий на Вороткина, под столом устанавливает микрофон, а на столе крупными буквами написано: «Прокуратура». Главреду первая полоса понравилась, она «цепляла», привлекала внимание, возникало желание узнать, что дальше. В Юльке он тоже не ошибся, статья получилась яркая, убедительная, эмоциональная и немного смахивающая на газетную «утку». В этом и состоял особый драйв, все написанное было правдой. Выходу макета газеты предшествовала бессонная ночь главреда, который то и дело задавал вопрос: «А тебе это надо?» И получал свой же ответ: «Да! Иначе гнать тебя, Егорка, из журналистики поганой метлой. Вороткины приходят и уходят, а ты работаешь в газете и работаешь, вон сколько мэров пережил. А что до угроз, так это не первый и не последний раз и к ним не привыкнешь. Это как дождь, вот он моросит, значит, и реакция должна быть соответствующая — раскрой над собой зонтик — и тебя не замочит».