Слезы Брунхильды - [63]

Базилика Святого Петра была такой же, как в его воспоминаниях четырехлетней давности, когда он присутствовал на совете бургундских епископов, обвинявших епископа Эгидия и короля Зигебера в создании отдельной епархии Ден. Претекстат вновь испытал невольное восхищение при виде мраморных колонн, расписанных цветными фресками галерей, позолоченных лепных украшений, мозаик. Эта базилика, где покоился прах короля Хловиса, королевы Хлотильды и святой Женевьевы, была одной из наиболее почитаемых святынь во всех франкских землях.

Потом он перевел взгляд на остальных епископов, и сердце его снова сжалось. Большинство из них были сторонниками Хильперика — будь то галлы, как Григорий Турский, Феликс Нантский и Папполий Шартрский, или франки, как Леудовальд Байезский, Малу Санлисский или новый епископ Парижский, Рагемод, назначенный после смерти Германия в прошлом году. Мало кто осмелился бы открыто противостоять воле короля.

Внезапный шум отвлек Претекстата от мрачных мыслей. Король Хильперик вошел в базилику и сейчас поднимался на одну из боковых галерей в сопровождении небольшой группы приближенных. У каждого на поясе висел меч, но казалось, это их совершенно не смущает. Через распахнутые двери была видна огромная толпа воинов, которые вели себя так, словно готовы были в любой момент вступить в сражение. Такое нарочитое запугивание выглядело невероятно грубым, но произвело желаемое воздействие. Когда Хильперик вступил на невысокий помост, покрытый богатым ковром, и занял место рядом со своей супругой, Претекстат уловил тревожные перешептывания между священниками. Эта враждебная толпа вооруженных людей явно давала понять тем, кто еще об этом не догадался, что может случиться с каждым, кто вообразит себя слишком независимым.

Обойдясь без молитв и церемониала, обычно предварявшего начало совета, Хильперик взял слово и заговорил резким, почти враждебным тоном, обращаясь к Претекстату:

— Какую же цель ты преследовал, епископ, когда благословил брак моего врага Мерове, забывшего, что он мой сын, и супруги его дяди? Разве ты не знаешь о наказании, предусмотренном за подобное нарушение церковного канона?

— Ваше величество, я…

— Это не единственное преступление, в котором я тебя обвиняю! В церковном уложении сказано также, что священник, совершивший кражу, лишается своего сана. Итак, посмотрите же на все, что было украдено этим человеком у королевы Брунхильды, и что он отказывался возвращать! Ваши святейшества, ваш недостойный собрат настраивал сына против отца, устроил заговор против меня, собираясь лишить меня жизни, подкупал своих сторонников крадеными деньгами и собирался отдать мое королевство в руки моего врага!

Во время своей речи Хильперик постепенно повышал голос, и последние слова буквально проревел. Толпа, собравшаяся на паперти, услышала их и, ворвавшись внутрь, с криками растеклась по проходам, словно ждала только знака, чтобы разбушеваться. Большинство воинов ограничилось лишь криками и угрозами, однако небольшая группа, вооруженная кинжалами и дубинками, растолкала всех собравшихся и почти добралась до Претекстата. Тот поспешил укрыться за спинами других епископов. Всего в течение нескольких мгновений напряженная тишина сменилась оглушительным шумом. Скамейки и светильники были опрокинуты, несколько священников сбиты с ног, и даже сами епископы вынуждены были отодвигаться под нарастающим давлением толпы. Повсюду раздавались выкрики, свист, угрозы. Хильперик с мрачным видом наблюдал за этим безобразием, потом повернулся к Фредегонде, которая едва заметно покачала головой, и указала мужу на ряды кресел, занятые прелатами. Некоторые уже готовились противостоять воинам и сжимали в руках свои посохи и кресты, словно это было оружие. Любое неверное движение могло привести к самому худшему.

— Во имя Господа, успокойтесь! — вскричал Хильперик, резко поднимаясь. По прошествии нескольких мгновений бурление толпы прекратилось.

— Я понимаю ваш гнев, но вы должны уважать святое место и это достойное собрание, — продолжал Хильперик. — Во имя любви ко мне, удалитесь! Возвращайтесь к себе!

Произнеся эти слова, король сделал знак приближенным, чтобы те навели порядок, потом некоторое время подождал, пока толпа окончательно рассеется и обвиняемый вернется на свое место.

— Монсеньор Бертрам, я прошу вас простить этих грубиянов, — ворчливо сказал Хильперик, обращаясь к главе собрания и слегка наклонив голову. — Что касается меня, я высказал все, что хотел, по поводу этого недостойного служителя Божьего. Теперь мы с королевой удаляемся, предоставляя вам самим разобраться с этим делом без помех.

На некоторое время епископы пришли в замешательство, затем они один за другим поднялись с мест, и королевская чета, пройдя сквозь их почтительные ряды, спустилась с галереи. Претекстат опустил глаза и сложил руки — не столько для того, чтобы продемонстрировать свое смирение, сколько для того, чтобы скрыть дрожь в пальцах. Лишь когда двери за Хильпериком и Фредегондой закрылись, Бертрам сделал остальным знак сесть.

— Брат Претекстат, мы вас слушаем. Что вы можете сказать в свою защиту?