Слеза чемпионки - [19]

Перед произвольной программой возникла заминка. У нас платья застегивались на молнии, и у кого-то из девчонок нитки вдоль молнии разрезали бритвой. Когда молнию застегиваешь, порез не сразу виден. Но если напрягаешь спину — молния расходится.

Помню, что я молнию вшивала обратно. Когда я Жуку рассказала, что произошло, он в ответ рассказал истории, которые происходили с предыдущими сборными. Жук вспоминал, что раньше чемпионаты проходили на открытых катках, и кому-то коньки положили на батарею. Конек нагрелся, и когда «враг» вышел катать «школу», то конек буквально впаялся в лед. Обычно к катку вела длинная дорожка. Чтобы попасть на лед, приходилось долго идти, раздевалки были далеко. Все проходили этот путь на зубцах, чтобы не попортить лезвия (тогда у наших спортсменов чехлов еще не было). «Хохмачи» посыпали дорожку песком или усеивали кнопками. Такие у них были развлечения. Это считалось шуткой.

Мне рассказывали, как подсмеивались над Москвиным. Игорь Борисович всегда был в очках, так ему ночью их намазывали зубной пастой. Или приколачивали к полу тапочки. Однажды ночью между пальцев тихонько вставили спички и подожгли. Приколы нашего городка.

Произвольная программа ставилась так: быстрая часть — «Пляска скоморохов» Чайковского, медленная — «Жизель» Адана. Потом мы поменяли одну часть, появилась полька. Вся музыка была собрана из разных классических балетов. Финал — «Трепак», тоже Чайковского. В короткой программе использовали молдавскую мелодию «Петушок».

И вот выступаем мы в произвольной программе. У нас первая часть — первый каскад, и после него, через два шага, бедуинский прыжок. И вдруг музыка, как раз когда мы этот прыжок делали, сменилась и ускорилась. Я всегда на соревнованиях бегу чуть-чуть быстрее музыки. А тут мы еще только в середине комбинации, а музыка понеслась. То есть в первой части музыка шла на четыре секунды быстрее. И дальше всю программу мы с Улановым ее догоняли. Гнались и догнали.

Мы подъезжаем к Жуку, и он нам начинает вставлять: вот там вы в музыку не попали! Я возражаю: «Музыка слишком ушла вперед! — И совершенно непроизвольно добавила: — Посмотрите, время какое?» Смотрим, а у нас выступление на восемь секунд раньше закончилось. Жук не дождался оценки, рванул к звукооператорам. Я дважды в жизни видела, как Жук бежит (второй раз это было в Братиславе, когда мы без музыки катались). Он рванул, как тигр, в радиоузел по крутой межтрибунной лестнице.

После нас выходили Белоусова и Протопопов. А с нами начала работать медицинская бригада: мерили давление, считали пульс. Мы сидели, смотрели по сторонам. Вижу, из радиоузла спокойно возвращается Жук. К нам подходит и говорит: «Протопопову музыку на тот же магнитофон поставили — про который мне говорили, что он нерабочий, поскольку бежит вперед». Мы-то, молодые, музыку догнали, а вот Протопопов не догнал. А для него кататься вне музыки, в отличие от нас — катастрофа. Это был тот чемпионат Советского Союза, что выиграли Москвина с Мишиным. Протопопов стал вторым, а мы с Леликом третьими, то есть завоевали право ехать на чемпионат Европы.

Думаю, что наша кассета оказалась на том магнитофоне не случайно. Имен опять не называю. Не пойман — не вор. На показательных выступлениях я наблюдала самую большую пафосную ерунду, которую мне довелось когда-либо видеть в нашем виде спорта. Белоусова и Протопопов прокатали свои знаменитые номера, затем звенящий торжественный голос диктора: «Посвящается защитникам Ленинграда». Я уж не помню, какая зазвучала классическая музыка — Рахманинов, Чайковский или Шостакович, — и Протопопов начал делать свои четыре «тодеса смерти». Сидит народ, ничего не понимает: должна быть какая-то композиция, а тут один тодес, второй тодес, третий тодес, четвертый тодес. Надо заметить, что «тодес» с немецкого переводится как «спираль смерти». Они сделали классический тодес назад-наружу, потом назад-внутрь (который первой показала Москвина, из-за чего они с ней и разругались, поскольку Протопопов считал, что у него этот элемент украли). Дальше демонстрировался тодес вперед-внутрь и самый тяжелый, вперед-наружу, его мало кто может выполнять. Мне тогда показалось, да и теперь кажется, что все это несерьезно.

В Ленинграде у меня впервые состоялся тяжелый разговор с Жуком. Я даже не поняла почему. Мне казалось, что мы тогда героически выстояли весь чемпионат. И никто мне слова доброго не сказал. Мы жили тогда в гостинице «Октябрьская», напротив Московского вокзала. И вот я тащусь со своим тяжелым чемоданом на вокзал. Чемоданов на колесиках еще не существовало. Не знаю, как дошла до поезда. Я себя успокаивала: опоздаю — значит опоздаю. Уланов куда-то умчался, Жук исчез, я одна перлась с чемоданом и сумкой с коньками. Кое-как села в последний вагон, дальше двигаться не было сил.

В Ленинграде у меня украли паспорт. А раньше перед выездом за границу ты должен был внутренний паспорт сдать, а взамен тебе давали заграничный. Мне пришлось срочно в Москве восстанавливать паспорт, который быстро никогда не восстанавливается.

Украли почему-то только паспорт. Мне дежурная по этажу его отдала, как говорится, из рук в руки. Я положила его на тумбочку. И пока я ходила навещать подруг, он исчез. Очень долгое время у меня с городом на Неве отношения не складывались, я только выходила на перрон Московского вокзала, у меня уже температура тридцать семь. Но все время меня жизнь с этим городом то так, то иначе, но связывает. Мое тогдашнее неприятие Ленинграда совершенно не относилось к его жителям. Оно касалось только фигурного катания.