Слева по борту - рай - [51]

Волноваться мне приходится недолго. Через несколько минут радист на острове снова выстукивает: Любит ли пассажир хумпус-бумпус?

— Верно ли приняты последние слова как хумпус-бумпус? — запрашивает наш радист.

— Это что, код, о котором ты заранее договорился с Томом Крисченом, правнуком Флетчера Крисчена? — обращается он ко мне.

— Понятия не имею, что это значит!

Радист вздыхает:

— Радиотелеграф на Питкерне — самая удивительная станция в мире. Случается, что Том запрашивает концовку какого-нибудь фельетона или рассказа, помещенного в новозеландских газетах. И даже если мне удается найти газету или расспросить у кого-нибудь, чем же все кончилось, узнать, соединились ли в конце концов герой и героиня, я все равно не могу удовлетворить его коротким сообщением о том, как закончилась та или иная история. Он требует рассказать подробно о настроении героев. И вот я сижу и отстукиваю ему, что сказал он и что она ему ответила, не забываю о багровой луне, живописую последний горячий поцелуй и все такое прочее. Надо думать, остальные сидят вокруг Тома и жадно поглощают все новости. Зато политика их совершенно не интересует.

Мы запрашиваем Тома, что значит «хумпус-бумпус». Быть может, что-нибудь связанное с высадкой на остров?

Он отвечает: Хумпус-бумпус банан с корнем салепа зпт завернутый в пальмовые листья зажаренный на сковороде в масле тчк добро пожаловать на Питкерн тчк погода неважная пытаюсь принять тебя на берег тчк забыл зпт хочешь ли хумпус-бумпус отвечай.

Я готов согласиться съесть что угодно, только бы меня приняли на острове. Позднее мне пришлось не раз отведать излюбленное блюдо островитян — оно настолько популярно, что им угощают на каждом сборище детей. Конечно, о вкусах не спорят, что до меня, то мне хумпус-бумпус кажется необыкновенно противным. Но, как мы узнаем из дальнейшего рассказа, это кушанье сыграло большую роль в истории острова.

Том молчит. Гнистен без труда выигрывает партию, ибо я не могу сосредоточиться на шахматах: все мои мысли поглощены предстоящей высадкой на остров. А вдруг разыграется ветер? Что, если он перейдет в северный, тогда о том, чтобы высадиться в Баунти-Бей, нечего и думать.

Далеко в открытом океане, там, где горизонт сходится с водой и где уже нельзя разглядеть кружащихся в небе чаек, лежит остров Питкерн. Только к полудню следующего дня мы замечаем впереди черное пятно. Постепенно пятно увеличивается, и, когда после полудня мы приближаемся к острову, взору открывается светлая полоса прибоя вдоль побережья. Одиноко, словно корабль, давно покинутый своей командой и гонимый волею стихии в открытое море, плывет Питкерн в безбрежном океане.

Часа три мы стоим в четырех морских милях от берега, на который с востока набегают тяжелые волны. Капитан протягивает мне бинокль:

— Им удалось выйти из бухты, — говорит он и добавляет: — Между прочим, здесь лучшие в мире мореходы.

Из-за узкой расселины за мысом появляются две спасательные шлюпки по шесть пар весел в каждой (местные жители называют их «длинные лодки»). С трудом преодолевая течение и ветер, они приближаются к нашему судну, стремясь найти укрытие за его корпусом. Мне предоставляется превосходная возможность понаблюдать в бинокль за моими будущими хозяевами. Каждый раз, когда шлюпки падают вниз на гребне волны, ветер треплет волосы сидящих за веслами мужчин и женщин, а когда лодки зарываются носом в воду, ввысь устремляются фонтаны брызг, обдавая людей с головы до пят. Сидящий за рулевым веслом гигант громоподобным голосом подбадривает мускулистых, обнаженных до пояса гребцов — они работают ритмично, умело преодолевая самые высокие гребни волн. Мужчины босиком, лица небриты, но от них веет свободой и решимостью. Должно быть, так выглядели некогда пираты. Женщины, сидящие в шлюпках, прижимаются к плетеным корзинкам, а более робкие забиваются под сиденья. Гребцы мощными гребками стараются как можно скорее приблизиться к нашему судну, чтобы найти за ним защиту. Шлюпки почти вертикально встают над пропастью — весла, опущенные в воду, делают лодки похожими на сороконожек, поднявшихся на дыбы, а затем снова ринувшихся в воду. Две резкие команды великана за рулем с лицом, как у капитана Блада, — и весла подняты из воды, обе лодки оказываются с подветренной стороны судна. Гребцы хватают концы двух веревочных лестниц, сброшенных на наветренную сторону с борта, и молниеносно карабкаются на поручень. Пожилой человек с бородой, еще покрытой брызгами, спрашивает, где пассажир. Я выступаю вперед.

— Питкерн будет твоим домом до тех пор, пока тебе не надоест, — говорит он, — только поскорее собери вещи и спускайся в лодку, ветер уже меняет направление. Следуй за мной, ты поплывешь в моей лодке.

Прежде чем оттолкнуться от борта «Керамика», островитяне поют прощальную песню в благодарность за те скромные товары, которые они выменяли на судне. И вот уже волны швыряют нас к бухте Баунти. Шлюпка преодолевает мощные стены воды, балансирует на гребне, затем, пролетев по воздуху, падает в бурлящую воду и, едва не перевернувшись, устремляется вниз, чтобы через мгновение повторить все сначала.