Слева по борту - рай - [23]

— «Жаннета Большегрудая» отходит в Махаену!

Но вот появляется грохочущий «Друг народа», и его немедленно заполняют пассажиры, которые спешат в Арю и Пойнт-Венус (название этой местности в данном случае не имеет никакого отношения к любви — просто отсюда капитан Кук наблюдал движение Венеры по небу). Я втискиваюсь со своими чемоданами, кино- и фотоаппаратами между толстой таитянкой и пожилым мужчиной — как потом выяснилось, он оказался местным вождем. Огромный поросенок проявляет такой интерес к моему магнитофону, что не только укладывается на него, но и оставляет небольшую благоухающую визитку на моем имени, написанном на кожаном футляре.

Машина трогается, и мы пускаемся в путь под непрерывные гудки всех трех клаксонов, которыми оснащен «Друг народа». Звук одного из них напоминает мычание коровы, и всякий раз, как шофер нажимает рожок, пассажиры громко хохочут. Вскоре до меня доходит, что этот сигнал имеет особый смысл: его подают лишь тогда, когда на дороге или в пределах слышимости появляются французские военные. Это своего рода политическая демонстрация, однако в своей оппозиции французскому правлению, от которого они не в восторге, таитяне дальше не идут.

Мой сосед, сносно говорящий по-французски, весьма гордится нашим шофером по имени Тери: оказывается, это его сын (во всяком случае, так его уверяют).

— Тери придерживается девиза: прибавь газу и закрой глаза.

Как я мог убедиться, сын вождя следует своему правилу, когда мчит нас по улицам города, а затем по окруженной пальмами дороге к Пойнт-Вснусу.

На Таити водитель может не опасаться заблудиться — имеется всего одна дорога, которая идет вокруг острова, с двумя небольшими ответвлениями в горах. Конусообразные, вулканического вида горы во внутренних районах острова дышат миром и покоем; здесь не живет ни одна душа. Лишь молодежь время от времени отправляется в долины за дикими апельсинами, бананами или плодами хлебного дерева. Жилые постройки раскинулись по побережью, и для указания адреса достаточно назвать ближайший камень, отмечающий километры, к западу или востоку от Папеэте. Многие таитяне, проживающие за пределами города, попросту включают номер камня в состав своего имени; например, владельца небольшой бакалейной лавки вблизи девятого западного километрового камня зовут господин Жан Фату Девять-Запад.

Тери останавливает «Друга народа» и что-то говорит сидящим возле него пассажирам. Его сообщения быстро передаются остальным, и, прежде чем сосед успевает разъяснить мне, в чем дело, все пассажиры покидают грузовичок… в слезах. А за несколько минут до этого они громким смехом встречали каждое мычание рожка. Пассажиры скрываются в домике у дороги, оставляя меня в одиночестве. По прошествии некоторого времени появляется мой сосед. Вытирая слезы тыльной стороной ладони, он просит меня следовать за ним. В домике на примитивном ложе лежит мертвый старик. Его лицо и тело почти целиком скрыты под цветочными гирляндами, а редкие седые волосы прижаты короной, сплетенной из гибискуса[15]. Лицо отмечено печатью особого покоя, и мне редко доводилось видеть, чтобы человек был так красив в смерти.

Двое пассажиров, очевидно, принадлежат к семье умершего, но большинство желает лишь выразить сочувствие вдове, которая сидит на деревянной скамейке рядом с мертвецом и громко причитает. Здесь принято давать деньги на похороны и в пользу семьи покойного, и мы оставляем свои пожертвования под камнем у входа в домик. Не успевает Тери завести машину, как выходит вдова и собирает оставленные деньги. Рядом с нами останавливается «Жаннета Большегрудая», водитель дает возможность пассажирам выразить сочувствие вдове и взглянуть на покойника. Мы трогаемся в путь. Некоторое время в машине еще слышится плач, но вот навстречу попадаются два французских солдата на мотороллерах, шофер нажимает на рожок, и раздается мычание коровы. Снова кузов взрывается от громкого смеха, мертвый старик, видимо, начисто забыт. Поросенок забирается ко мне на колени — наверное, так ему очень удобно.

Когда я наконец устраиваюсь в своем домике, на Пойнт-Венусе уже ночь — ясная и звездная. В каких-нибудь нескольких метрах от меня волны лениво плещут о берег, вдали, там, где прибой разбивается о риф, фосфоресцирует зеленоватое море. Ночь дышит покоем, и от этого на душе у меня становится легко. Здесь, на этом самом берегу, жили несколько мятежников с «Баунти», пока их не схватили и не отправили в Англию, где судили. Здесь 17-летний Томас Эллисон кидал в море черные камешки и любил свою вахину в благоухающих зарослях гибискуса. Два года спустя его бездыханное тело болталось на мачте военного судна «Брунсвик» в Плимуте.

3

После того как мятежники захватили судно и высадили капитана Блая и верных ему людей на баркас, на «Баунти» оставалось 25 человек. Зачинщики мятежа — а таких было человек восемь-десять — понимали, что их ждет виселица, если они будут обнаружены английским судном и доставлены на родину. Но среди оставшихся были и такие, кого задержал Флетчер Крисчен против воли, ибо мятежники нуждались в их помощи. К их числу относились оружейный мастер Джошиа Коулмен, плотники Чарлз Норман и Томас Макинтош. Кое-кто из матросов охотно присоединился бы к Блаю, но на баркасе не было места; некоторые же просто не решались спуститься в утлое суденышко.