Слева от солнца - [24]

Изучил Генка и огород стариков. Все здесь было скромно и аккуратно: пара соток, засаженных крыжовником, кабачками и свеклой, а дальше — морковь с горохом, острые стрелки лука и что-то пушистое да зеленое, названия чему Генка опять же не знал. Упирался огород в ископаемого вида сарайчик, стены и крыша которого были сбиты из соснового горбыля. И даже не сбиты, а стянуты веревкой и проволокой — все равно как папирусные лодки Тура Хейердала. В самом сарайчике жили козы, и тут же дед умудрился организовать что-то вроде небольшой мастерской. На гвоздях здесь висели пилы, косы, ножовочные полотна и другие инструменты. Все было на удивление старым — рыжим от ржавчины и тусклым от пыли. Генка тут же подметил закономерность: чем тяжелее и массивнее был инструмент, тем больший слой ржавчины его покрывал.

Сразу за сарайчиком, на краю засеянного картошкой поля, он обнаружил козу. Привязанная к столбику, она мирно жевала траву, выедая подле себя довольно ровный кружок. Глаза животного — странные, с космическим вертикальным разрезом — настороженно уставились на гостя.

— Да ты у нас геометр! — Генка поглядел на рога животного и подходить ближе не стал. Сама собой вспомнилась «козья ножка» — простенький первоциркуль, вслед за которым в памяти всплыли загадочные круги на полях Мексики, Англии и других стран. Кажется, там находили такие же «выбритые» круги на полях. Однако все сваливали на зловредных инопланетян. Прилетали, мол, чудили и сматывались. Теперь над этим можно было только посмеяться. По всей видимости, ребята знать не знали ничего про соболевских коз.

Выйдя за калитку, Генка зашагал по настеленным вдоль улицы доскам и почти сразу замахал по-птичьи руками. Доски были подозрительно ветхими, опасно поскрипывали под ногами. Кроме того, напомнила о себе свежая мозоль, и Генка порадовался, что идти было недалеко.

Отыскав торговую лавочку, Генка зашел внутрь. И даже не зашел, а втиснулся, настолько здесь было тесно. Слева стояли ящики с водкой, справа в навал лежали продукты питания и бытовой ширпотреб. Продавщица лишь косо поглядела на вошедшего. Она была занята важным делом — приклеивала к потолку липкую ленту для мух. Впрочем, надолго отвлекать ее Генка не собирался. Купив сахару с лапшой, он попросил пару круглых, как колесо, батонов чернушки, чуть подумав, прихватил упаковку восковых свечей и гель против кровососов. Под мотками капроновых веревок, обнаружилась плоская коробка вафельного торта. Генка взял и ее.

Количество покупок продавщицу несколько удивило.

— Только торт засохший, — честно предупредила она.

— Зачем тогда продаете?

— А куда его девать? Мышам выбрасывать?

— Тогда скидочку! — нахально потребовал Генка.

— Это ты на рынке торгуйся, а здесь цены не я устанавливаю.

— Ладно, уговорили. А зачем столько водки? Здесь жителей меньше, чем у вас бутылок.

— Ты еще мне посоветуй! Торт-то берешь, нет?

— Беру, — решился Генка. — Если что, козе скормлю.

— Козе?

— Ага. Больно уж молоко у нее кислое. Попробуем подсластить…

Из лавки Генка вышел нагруженный продуктами и несколько озадаченный. Хмуро оглядевшись, замер на распутье. Распластав крылья стареньких крыш, деревенские избы калились под солнцем. Справа и слева вздымался лес, все так же шуршала крыльями мошкара. Шагать к старикам почему-то расхотелось. Это было странное чувство, но Генке, в самом деле, показалось, что Соболевку он изучил вдоль и поперек. Да и чего здесь было изучать? Дыра — она и есть дыра.

То есть когда-то, если верить рассказам бабушки Фени, в деревушке проживало приличное количество народу — сотен пять или шесть. Сейчас же не набралось бы и полусотни. Соответственно уменьшилось число подворий. Брошенные хозяевами дома с огородами, точно лишенные душ телесные оболочки, быстро приходили в упадок. Избы рассыпались и обращались в труху, сами собой тут и там возникали пожары. На пепелище буйно прорастала сорная трава, со скоростью бамбука поднимались к небу молодые березки.

Впрочем, кое-что для местного благоустройства здесь все-таки делалось. Взять те же дощечки вместо тротуаров, — кто-то ведь их укладывал! — по две в ширину, так, что и вдвоем разойтись было не просто. А может, делалось это с расчетом, чтоб не шлялись в темное время суток компаниями. Разве что в колонну по одному. Доски от мерного шага опасно раскачивались, в любую секунду норовя сбросить на обочину. Благо и лететь было куда, — у всех заборов густо клубилась крапива, падать в которую было, конечно, не очень здорово.

Склонившись, точно семафор, Генка заинтересовался пятнами на крапиве, но оказалось, это не пятна, а гусеницы — серо-голубые, с оранжевыми узорами по всему тельцу. Толстые и спокойные, они сотнями покрывали шипастые листья — то ли загорали на солнце, то ли переваривали кусачую листву.

— Ты чего это подглядываешь?

Генка выпрямился. За забором обнаружился двор, во дворе конура, а рядом дремлющий на цепи пес и конопатая рослая девчонка. С выгоревшими ресницами и бровями, она могла бы показаться смешной, если б не сердилась. Бросая в Генкину сторону бдительные взоры, аборигенка ловко выхватывала из стоящего на табурете таза белье, хлопком расправляла и забрасывала на веревку.