Слепой гость - [69]

Из крепости недовольно отозвались:

— Ну, что там еще?

— Я хочу говорить с полковником Шварке! — крикнул Черноков.

— Ого! — донесся возглас. — С полковником Шварке! Вы так уверены в том, что полковник Шварке сидит здесь? Не будете ли вы так любезны сказать нам ваше имя, господин проницательный человек?

И насмешливый голос корзинщика Мамеда подхватил:

— Ну, я-то знаю, с кем мы имеем честь говорить. Гражданин Черноков, Иван Алексеевич, не так ли?

— Да, — сказал Черноков, — вы угадали. Я готов вам даже показаться. Веселее беседовать, видя друг друга в лицо. Может быть, один из вас тоже выйдет из крепости? К сожалению, у вас есть дурная привычка стрелять в парламентеров. Согласны?

Там, по-видимому, совещались. Потом голос Шварке ответил:

— Согласны.

Я переполз на самый край площадки, чтобы видеть все.

Черноков вскарабкался на выбоину в скале, как раз над моей головой, и уселся там как в креслах. За спиной у него стоял дядя Орудж с наганом в руке, и я слышал, как он ворчал вполголоса: «Будьте осторожны, от них можно ожидать всякого свинства». А затем в воротах крепости показался мой добрый знакомый, пожилой человек в крестьянском платье, такой добродушный, что даже багровый рубец на лбу нисколько не портил его добродушного вида. По-стариковски кряхтя, он сел у ворот на камень.

— Прежде чем мы начнем беседовать, не угостите ли вы меня папироской? — крикнул Шварке. — Я обронил свой кисет, когда пришлось удирать через крышу.

— Сделайте одолжение, — ответил Черноков. Он бросил ему свой портсигар, который тот ловко поймал на лету, после чего закурил папиросу и тем же способом отправил портсигар обратно, крикнув: «Благодарю».

— Ну-с, — сказал он, с удовольствием затягиваясь папиросой и щурясь на солнце, — что скажете?

Эти двое людей, расположившиеся друг против друга по краям непроходимой тропинки, выглядели очень мирно. И всего только тридцать шагов разделяли их — расстояние, на котором можно стрелять наверняка.

— Полковник, — сказал Черноков, — разговор может быть очень коротким. Все зависит от вас. Я предлагаю вам сдаться.

— В этом предложении, — ответил Шварке, стряхивая пепел в пропасть, — вы допускаете двойную ошибку. О первой я уже вам говорил: здесь нет полковника германского генерального штаба Карла Людвига Шварке. Доказать обратное вы можете, только взяв меня и моего товарища. Я разумею обычную в этих случаях канитель: допросы, показания свидетелей, очные ставки. Но сами посудите, мы ведь еще не ваши? И вторая ошибка: мы совсем не хотим быть вашими и сделаем все, чтобы этого не случилось.

— У вас два револьвера и к ним дюжины две патронов, — сказал Черноков. — У нас — ручные гранаты. Что вы скажете насчет ручных гранат?

Шварке недоверчиво показал головой.

— Не думаю, чтобы вы воспользовались ими. Если бы я был на вашем месте, а вы на моем, я бы повременил кончать с вами таким способом. Я бы непременно постарался вас взять живьем. Будем же разговаривать как профессионалы. В нашем деле мало уничтожить противника, надо заставить его развязать язык.

— Это правда, — усмехнулся Черноков. — У нас было достаточно случаев покончить с вами раз и навсегда, но, разумеется, я непременно хочу прежде всего побеседовать с вами в спокойной, я бы сказал, почти домашней обстановке. Вот я рассказал вам о своих намерениях. Как видите, они довольно точны. Может быть, вы будете так добры и скажете мне, на что же, собственно говоря, рассчитываете вы?

— Да ни на что! — добродушно рассмеялся Шварке. — Просто так, будем жить, пока живется. Может быть, маленькая, совсем крохотная, глупая надежда на какую-нибудь непредвиденную удачу, а может быть — простое любопытство. Как вы будете нас брать? Знаю одно: живыми мы отсюда не выйдем.

Он бросил окурок в пространство под ногами. Был полдень. Раскаленный воздух долины, похожий на глубочайший и прозрачный до дна водоем, дрожал, переливался по скалам, струился вверх, и орлы плавали под нами на неподвижно раскинутых крыльях, медленно кружились в прозрачных воздушных омутах, скользили и взмывали ввысь, подхваченные голубыми воздушными токами и течениями.

Больше ничего не было сказано. Кивнув головой на прощанье, Шварке ушел в крепость.

— Вся эта болтовня: «Живем, пока живется», не стоит копейки, — раздраженно сказал Черноков, спрыгивая на площадку. — Они намереваются удрать — это ясно. Но как? Послушайте, товарищ историк, вы уверены, что этот ход — единственный?

— Черт возьми! — рассмеялся Шафагат-заде. — Я могу побожиться, если это вас успокоит. Они могут выбраться оттуда разве что по веревочной лестнице. Но, сколько помнится, в этой дыре еще не открыт универсальный магазин. Откуда им взять лестницу?

Так потянулся этот длинный, знойный, нескончаемый день, и мы сидели все на раскаленных камнях, и я не понимал, что же в конце концов собирается предпринять Черноков и когда все это кончится. Пограничники дежурили посменно: двое из-за скалы наблюдали за крепостью, четверо отдыхали. Мы переговаривались шёпотом. Ни один звук не доносился из крепости, только голуби ворковали в башенных бойницах да изредка с легким шорохом осыпалась стена.