Слепень - [54]
– Похоже, полученные вами данные верны – у противника на харьковском направлении силы не столь уж велики, это подтверждают и данные фронтовых разведок. Правда, у них тоже разведка работает, и, видя наши армады, они тоже перегруппировываются. Тут… – генерал указал на карте, – у них должна была стоять одна лишь шестая полевая армия генерала Паулюса, а теперь они спешно пытаются туда подтянуть семнадцатую армию Гота и первую танковую Клейста… Однако целиком их подтянуть уже наверняка не успеют, дай Бог, если фон Гот перебросит пять-шесть полновесных дивизий, ну еще, допустим бросят румын и итальянцев, но как они воюют – хорошо известно. Что же до первой танковой Клейста… Его танковая армия – лишь громкое название, там не более трехсот танков, то есть танковый корпус, если по-нашему. Из них приличных танков, то есть Т-IV с полновесной пушкой, не наберется и половины… Да, Николай Николаевич, они явно рассчитывали, что мы поверим в их «дезу», так что в случае успеха операции можете делать в мундире дырочку для геройской звезды. Ну а… – Тут Василевский примолк.
Да и не надо было договаривать, он, Н. Н. Николаев, и так хорошо помнил ту формулировку: «…через повешение… как немецко-фашистскому пособнику…»
– Что касается наших сил на этом направлении… – Василевский указал на правую часть карты, всю испещренную красными стрелками. – Вот, посмотрите. Три фронта, Брянский, Юго-Западный, Южный. В общей сложности восемнадцать общевойсковых армий, пятая танковая армия и еще четыре танковых корпуса, не считая отдельных дивизий и бригад. По авиации и артиллерии наше превосходство, по крайней мере, четырехкратно. – Он взглянул на Николаева: – Ну как, Николай Николаевич, оцениваете обстановку?
Тот ответил:
– По идее, мы должны их просто-напросто раздавить.
Василевский вздохнул:
– Да, вот именно, что – по идее… И в июне сорок первого – по идее – должны были смять, я уж не говорю про Финскую кампанию, где мы имели перевес едва ли не двадцатикратный, а каков получился результат?
Результат был хорошо известен: четыреста тысяч убитых с нашей стороны и четырнадцать тысяч с финской, притом, что ни танков, ни авиации у финнов и вовсе не было. Николаев спросил:
– Опасаетесь за человеческий фактор? – На счет этого самого фактора был списан недавний финский позор.
– Да, – кивнул Василевский, – в какой-то степени это можно назвать и так. Только я тут не всех человеков имею в виду, а лишь некоторых…
Николаев не стал задавать лишних вопросов, он и так понимал, каких именно человеков и.о. начальника Генерального штаба сейчас имел в виду.
Если бы командование поручили Рокоссовскому, Ватутину или тому же Василевскому, то он, Н. Н. Николаев, был бы спокоен, но когда он узнал, что командовать главным, Юго-Восточным фронтом, а также координировать действия всех фронтов этого направления назначен маршал Тимошенко, – еще тогда у него в душе зашевелилось крохотное сомнение в успехе.
Член ЦК ВКП(б), недавний нарком обороны, маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко, даже при всех своих военных неудачах – финской, где он положил неимоверное число бойцов, смоленской, где он без особой нужды сжег несколько мехкорпусов, киевской, где миллионная наша группировка угодила в «котел», – и прилипшее к нему прозвище «маршал поражений», все еще оставался доверенным человеком самого Верховного, с которым дружил еще с Гражданской войны. И подчиняться он считал приемлемым для себя только ему, Верховному, а какой-то там генерал-лейтенант Василевский был в его глазах лишь выскочкой, халифом на час.
Начальником штаба к Тимошенко назначили Баграмяна, опытного генерала, но тот никогда не умел перечить начальству и отстаивать свое мнение.
Наконец, членом Военного совета к маршалу был назначен сам Хрущев, член Политбюро, перед войной полновластный властелин Украины, и тоже весивший в глазах Верховного куда больше, чем и.о. начальника Генерального штаба.
Вероятно, желая продемонстрировать генералу Николаеву, что он имеет в виду, Василевский снял телефонную трубку и приказал соединить его с Тимошенко по громкой связи.
После короткого обмена приветствиями Василевский спросил:
– Почему не подтягиваете танковые корпуса, Семен Константинович? Почему бездействует Южный фронт? Какова готовность к возможной обороне?
Маршал ответил снисходительным басом:
– Вы думаете, вам со своего Арбата все виднее, чем мне здесь?
– Я просил докладывать мне обстановку не реже трех раз в сутки. Почему этого не делаете?
– Что, докладывать о каждом пустяке?
– Это никак не пустяки, товарищ маршал Советского Союза, на карту поставлена судьба всей летней кампании. Поэтому каждый ваш доклад…
Маршал перебил его:
– А с чего вы взяли, что я не докладываю? Иное дело – кому я докладываю. И я, и Никита Сергеевич постоянно звоним лично ему. – В голосе маршала зазвучала явная насмешка: – Вот вы ему тоже позвоните – он вам, глядишь, сам все сей минут и доложит.
Да, человеческий фактор оставлял желать лучшего. От этого бычьего упрямства и самонадеянности маршала он, Н. Н. Николаев, ощутил пробирающийся к нему самому запах пыточного подвала, и он подумал: «Хорошо хоть, о группе Васильцева никто не знает…»
