Слэм - [57]

— Восемь минут, — сказала она.

Голос ее тоже стал забавным. Он на слух казался глубже и старше, чем прежде. В сущности, она внезапно начала смотреться так, будто ей тридцать, а я ощущал себя на семь. Мы быстро двигались в противоположных направлениях. Я не знал, о чем это — восемь минут, поэтому пропустил мимо ушей.

— Можешь сейчас засечь время?

Она указала на свои часы. Я не представлял, что с ними делать.

Мы ходили на курсы для беременных, хотя, глядя на меня, этого не скажешь. После разочарования в Хайбери, где все учащиеся сами были учителями или седыми стариками, мама нашла кое-что приемлемое в больнице. Там были ребята более или менее нашего возраста. Там мы встретили ту девушку, которая потом учила меня надевать подгузники в туалете «Макдоналдса». И именно там я встретил тех девушек, о которых мы с ней говорили, Холли и Николь. Папаш там было немного. Но все равно преподаватель подробно рассказывал нам о родовых схватках. Но сперва мама прибежала ко мне в чашку сообщить о том, что Алисия рожает, затем я оказался в доме Алисии, и, наконец, эта ванна с голой женщиной, на Алисию совсем не похожей... Спустя какое-то время все стало проясняться в моей голове. Она видела, что я не понимаю, чего она хочет, и стала орать на меня.

— Время схваток, уебище!

Алисия не способна была выразить это по-другому. Она была раздражена, ей было больно, а я от обиды чуть было не уронил часы в ванну и не бросился домой. В последующие двенадцать часов у меня раз пятьсот появлялось искушение бросить все и рвануть домой.

Внезапно она испустила этот ужасный, кошмарный вопль. Он прозвучал как рев животного, хотя я не мог сказать, какого именно, потому что не очень-то знаю мир диких зверей и все такое. На мой слух, нечто аналогичное издавал осел в поле возле отеля в Испании. Часы опять чуть не упали в ванну, на сей раз потому, что я едва не выпрыгнул из своей кожи.

— Что это было? — спросила она.

Я взглянул на нее. Она не знает? Она считает, что в ванной есть кто-то еще? Осел, например?

— Это... это ты, — сказал я. Мне не хотелось этого говорить — слишком грубо.

— Да не звук, баран ты гребучий! — заорала она. — Я знаю, что это я! Время... Сколько это заняло минут?

Я успокоился, поскольку понял, что Алисия не сошла с ума. С другой стороны, я не знал, сколько минут это продолжалось, и боялся, что она будет на меня сердиться.

— Не знаю, — сказал я.

— Господи, — запричитала она, — а какого хера ты тут, черт тебя подери?!

На курсах нас предупреждали насчет ругательств. Та женщина сказала нам, что наши спутницы жизни могут называть нас такими словами и вообще произносить такие вещи, каких мы и в уме не держим, из-за боли и раздражения. Я подумал, впрочем, что она не стала бы так ругаться, пока ребенок не начал рождаться. А значит, это был дурной знак.

— Ты не говорила мне, когда закончилась предыдущая, — объяснил я. — Поэтому я не могу тебе сказать.

Алисия улыбнулась.

— Извини, — сказала она. — Ты прав.

Потом она взяла меня за руку и сжала ее.

— Я рада, что ты здесь, — она всхлипнула. — Я в самом деле боюсь.

И я знал, что это прозвучит глупо, но одной вещью в моей жизни я могу гордиться — тем, что не сказал ей в ответ: «Я тоже». А чувствовал именно это, конечно. Я уже перетрусил, а все только начиналось. Я просто сказал:

— Все будет хорошо, — и сжал ее руку в ответ.

Пользы от этого было не так уж много. Но это лучше, чем сказать «я тоже» и залиться слезами или убежать в Гастингс. От этого уж совсем не было бы проку.

Ее мама отвезла нас в больницу, и Алисия не родила в машине. Она хотела, чтобы мама ехала со скоростью девяносто километров в час, а через «лежачих полицейских» переезжала со скоростью один километр в час. Но в Лондоне даже в три часа ночи нельзя ехать со скоростью девяносто километров в час отчасти из-за пробок, отчасти потому, что там на каждом шагу «лежачий полицейский». А сейчас было не три часа ночи, а три часа дня, и ехали мы со скоростью где-то три километра в час — слишком быстро, когда преодолевали «лежачих полицейских», и слишком медленно в остальное время. Я хотел было попросить Алисию перестать реветь по-ослиному, потому что это действовало мне на нервы, но я знал, что не должен делать этого.

Я зря волновался, что умру от жажды. В больнице стоял контейнер с питьевой водой, и уж всяко было в избытке времени. Так мало происходило нового, что я вышел из больницы и зашел в кафе напротив купить колы и шоколада. Я все ожидал, что будет, знаете, «Тяните! Тяните! Вижу головку!», а я буду бегать вокруг. В любом случае я не представлял, где тут мне бегать. С одной стороны Алисии на другую? У меня теперь не было оснований опасаться, что будет мало времени купить воды, или что придется на улице ловить машину, что ребенок родится около почты или где-то в подобном месте. Сколько детей рождаются в стране каждый год? Около шестисот тысяч. Я смотрел в Интернете. А сколько из них рождаются в автобусах и на улице? Два или три. (Это только предположение, поскольку, когда набрал «Дети, родившиеся в автобусе в Соединенном Королевстве», не получил ни одного документа.) Поэтому иногда про них пишут в газетах: оттого что они не такие, как все. Роды — это долгий процесс. Долгий, а потом быстрый. Если только вы не родители одного из этих «автобусных» детей.