Следы ведут в пески Аравии - [135]

В Каире у Буркгардта состоялась еще одна встреча с Мухаммедом Али. Здесь он позволил себе быть откровенным.

— Скажите, великий паша, — обратился он к египетскому властелину, — ведь тогда в Эт-Таифе вы думали, что я английский шпион. Не так ли?

Если вопрос был прям, то ответ звучал уклончиво и туманно:

— Аллах не внушил мне ясной мысли об этом. Но мое искреннее расположение к английскому народу не позволило бы мне лишить вас гостеприимства, на которое в нашей стране имеет право каждый чужестранец.

Незадолго до этого европейский путешественник Доминго Бадиа, проехавший по этим местам под именем Али-бея, весьма находчиво провел Мухаммеда Али, да еще поведал об этом всему миру в своей книге. Наверное, хитрый паша не хочет еще раз оказаться одураченным и поэтому предпочитает недоговоренность. Если шейх Ибрагим действительно окажется английским шпионом, то пусть в Европе думают, что Мухаммед Али прозорливо догадывался об этом, но был снисходителен. Уж лучше в глазах света выглядеть плохим мусульманином, чем дураком.

Из газет Буркгардт вычитал также, что в Англии снаряжаются две экспедиции в Центральную Африку, но не с севера, а с атлантического побережья Черного континента. Его обрадовала мысль о том, что он двинется на юг навстречу англичанам. Каир опостылел ему, К тому же сюда понаехало множество бонапартистов, бежавших из Франции после реставрации. А каравана все не было и не было. "Еще, чего доброго, в Англии подумают, что я струсил!" — эта мысль приводила его в отчаяние, и он утешал себя лишь тем, что не теряет здесь времени даром, заканчивая книги и занимаясь поисками старинных арабских рукописей, количество которых в его коллекции уже достигло трехсот пятидесяти. Все свои находки Буркгардт снабжал переводом на английский язык, лелея надежду по возвращении на родину перевести их на немецкий. "Если бы я находился в Сирии или в Аравии, — писал он домой, — ожидание каравана не давалось бы мне столь мучительно, ибо там у меня были бы друзья или, во всяком случае, интересные люди. Здесь же у меня нет ни тех, ни других, и, если бы все мое время не занимали арабские рукописи, едва ли бы я мог еще держаться так спокойно".

Но аравийские друзья тоже помнили о нем, и однажды у его домика остановился верблюд, нагруженный подарками. И какими подарками! Бедуины прислали ему шкуру убитого ими тигра и несколько мешков с такими сладкими грушами, которых в Каире и не бывает. Радость Буркгардта от этого нового доказательства верности и доброты бедуинов была огромна.

Чтобы быстрее скоротать время до отправления каравана, Буркгардт едет в Александрию. Там живет любезный его сердцу полковник Миссет, которым он не перестает восхищаться. Полковник не просто благороднейший человек, образованный и чуткий, но и замечательный дипломат — ведь он способен оказывать влияние даже на самого Мухаммеда Али. К тому же в Александрию прибыл новый генеральный консул Великобритании Генри Салт. Буркгардт познакомился с ним раньше, когда тот приезжал в Каир из Эфиопии, где служил в посольстве. Теперь их связала настоящая дружба.

В течение целого месяца они втроем устраивали морские прогулки, которые оказывали целительное воздействие на здоровье Буркгардта, вели нескончаемые беседы о своих делах, о жизни. Швейцарец произвел на Салта странное впечатление: он так преуспел в жизни, так одержим идеей дальнейших исследований, так удивительно образован, но почему же он бежит от мира, от общества? Все попытки Миссета и Салта развлечь "одичавшего" швейцарца светской жизнью Александрии терпели крах.

Как-то раз, когда им все-таки удалось немного растормошить Буркгардта, Салт сказал:

— Вот видите, вы и развеселились! Жизнь не так мрачна, дорогой господин Буркгардт, как она казалась вам во время чумы.

— Я не развеселился, — тихо ответил тот. — Просто я всегда стараюсь подчинять свое настроение настроению других.

— Тогда надо чаще бывать в кругу друзей, — добродушно заметил полковник.

— Едва ли, — сказал Буркгардт задумчиво. — Я провел много времени в одиночестве, и опыт показал мне, что, чем уже круг наших знакомств, тем острее мы наслаждаемся жизнью.

— Но в Европе вам придется снова… — начал было Салт.

— К сожалению, — перебил его Буркгардт. — Я мечтаю лишь о том, чтобы по возвращении домой не встречаться с людьми, общество которых нахожу ненужным и неинтересным.

— В Кембридже я слышал о вас как о человеке веселом и общительном, — сказал консул. — Неужели жизнь так изменила вас? Эти странности…

— Нет, не странности, дорогой консул. В Аравии я вынужден был встречаться со всякими людьми и себя выдавать за кого угодно. Должен же я наконец иметь право быть тем, кто я есть на самом деле, и видеть только тех, кто мне нравится.

— Вас сочтут чудаком, — сказал полковник.

— Если я вернусь домой живым, то, что бы я ни делал, на меня все равно будут смотреть не так, как на других. Лучше уж прослыть чудаком, нежели пожертвовать истинными радостями во имя того, чтобы завоевать репутацию светского человека.

— Вы еще очень молоды, милый друг Буркгардт, — сказал полковник.

— Когда я вижу свое отражение в зеркале, я кажусь себе стариком, — был ответ.