Следы ведут в пески Аравии - [106]

Иоганн восхищен достижениями своего предшественника. Подобная жизнь кажется ему подвигом. Теперь у него есть реальный образец, пример для подражания. Он немедленно пишет отцу в Базель, чтобы, тот нашел и переслал ему в Алеппо все, что было опубликовано в европейской прессе ученым-ориенталистом по имени Ульрих Яспер Зеетцен.

На Мальте он без всякого сожаления сбрасывает с себя европейскую одежду и облачается в восточную — сирийскую рубаху с абайей. Единственное, с чем ему жаль расставаться — с галстуком. Нет, не как с предметом мужского туалета, который всегда докучал ему, изрядно стягивая шею, а как с подарком матери: она прислала галстук ему в Лондон и на краю незаметно вышила своими волосами его инициалы. Иоганн сентиментален. Он вырезает кусочек шелка со своим вензелем, делает из него подобие амулета и вешает себе на грудь. Восточным людям свойственно носить на груди амулеты, чтобы они защищали от всех напастей и злых духов; Так пусть же у него таким амулетом будут волосы матери.

Высадившись на сирийский берег в Тартусе, Буркгардт через Антакью в июле 1809 года добирается до Алеппо.

Он сиял небольшой домик в квартале, где обычно селились европейцы, и немедленно нанес визит брату мальтийского Баркера. Джон Баркер принял его в высшей степени гостеприимно.

Вскоре супруги Баркер так привязались к нему, что предложили переселиться к ним. Он, не раздумывая, согласился и перевез туда свое нехитрое имущество.

С момента появления Буркгардта на мусульманском Востоке перед ним встала важная проблема: кем он должен считаться для местного населения? Выдавать себя за араба — преждевременно. Оставаться европейцем тоже рискованно: не то чтобы он боялся за свою жизнь, по европейцу трудно добиться полного доверия, проникнуть в неисследованные края, получить откровенные ответы на свои вопросы. Одним словом, это мало помогло бы делу, во имя которого он сюда прибыл. И тогда Иоганн придумывает себе имя и биографию. Отныне он — Ибрагим ибн Абдалла, индийский купец, мусульманин. В Алеппо прибыл в качестве курьера со срочными депешами Ост-Индской компании к британскому консулу и теперь имеет желание познакомиться со страной поближе. Правда, для такой биографии следовало еще знать и Индию, по ведь не зря же Иоганн столько лет учился — и дома, и в Лейпциге, и в Геттингене, и в Кембридже! И Ибрагим ибн Абдалла рассказывает своим новым сирийским знакомым о том, какой прекрасный жемчуг добывается в океане недалеко от Бомбея и как тысячи пилигримов стекаются к священной реке Ганг.

Случались, конечно, и курьезы. Однажды его попросили что-нибудь прочитать на языке хинди, о котором он не имел ни малейшего представления. Иоганн не растерялся: швейцарский диалект немецкого языка изобилует такими экзотическими гортанными звуками, что для непосвященного вполне может сойти за хинди.

В другой раз какой-то торговец, заподозрив в нем европейца, подошел к нему вплотную и хотел потянуть за бороду, желая доказать остальным, что она приклеена. Иоганн знал, что для истинного мусульманина прикосновение к бороде — страшная обида, и одним ударом сбил обидчика с ног.

Каждый день Буркгардта был заполнен до отказа. Прежде всего он осваивает разговорный арабский язык и его диалекты, имеющие распространение в тех местностях, куда он намеревается отправиться. Для совершенствования в арабском литературном языке переводит на него свою любимую книгу — "Робинзон Крузо" Даниеля Дефо. Одновременно осваивает вполне прилично турецкий язык. Увлекается древними арабскими рукописями и начинает их собирать для будущей коллекции. Много месяцев у него отнимает доскональное изучение Корана и комментариев к нему, составленных крупнейшими мусульманскими богословами. Но он не ограничивается кабинетными занятиями и присматривается к повседневной жизни, старается узнать обряды, быт и нравы арабов.

Иоганн отправляет из Алеппо много писем — Бэнксу и Гамильтону, родителям, сестре, братьям. В письмах он не раз сетует на то, что "слишком поверхностно подготовлен, чтобы представлять интерес для образованной публики". Он вчитывается в то, что до него было написано об арабских землях, о Сирии в част-пости, ибо ему не хочется повторять ничего из того, что уже знают европейские читатели. Больше других его интересует Зеетцен, с отчетами которого он познакомился в Алеппо. Зеетцен, по его выражению, "очень достойный ученый, до него никто из европейцев не был в Хауране". В Хауран, а затем к Мертвому морю и к Каменистой, или Петрейской, Аравии он собирается пройти и сам. Но в работах Зеетцена он ощущает какую-то неполноту, что-то недостаточно точно понятое или не увиденное вовсе. И он хочет заполнить на первых порах хотя бы эти белые пятна.

Прошел год с лишним, прежде чем Иоганн почувствовал себя вполне подготовленным к первым поездкам. Физически он был крепок, местный климат переносил хорошо, никаким болезням не поддавался.

Однажды он появился перед домом консула на красивом арабском скакуне и потребовал, чтобы чета Баркеров вышла посмотреть, как хорошо он держится в седле.

— Я купил этого отличного коня, чтобы отправиться в дорогу! — крикнул он, приподнявшись в стременах. — Взгляните, взгляните, миссис Баркер, не правда ли я похож на бедуина?