Следы трав индейских - [62]

Вдумаемся теперь в слова «не могу себе представить». По существу это означает несогласие с какой-то типологической экстраполяцией. Скажем, мы знаем свойства горных пород и «не можем себе представить», чтобы тонкая пленка континента могла скользить по более глубоко лежащим породам. Такая типологическая экстраполяция кажется недопустимой. Других она не пугает, а почему? Они считают, что там, на глубине, породы имеют иные свойства. Это тоже типологическая экстраполяция. Кто же лучше разбирается в типологии горных пород, какие вообще экстраполяции здесь допустимы и почему? То же и с растениями верхнего палеозоя. Почему одни и те же виды не могли в палеозое заселять тропики и Южный полюс? Только из-за того, что современные растения так не расселяются? Мы приписываем палеозойским растениям свойства современных, т. е. опять же делаем типологическую экстраполяцию. Справедлива ли она?

Теперь вспомним покрытосеменных. Нашли в Африке древнейшую пыльцу с подходящим строением оболочки. Разве из этого следует с необходимостью, что такой пыльцы не было у голосемянных? И кто сказал, что у древнейших покрытосеменных не могло быть какой-то совсем иной пыльцы, например похожей на пыльцу хвойных? Единственный возможный ответ на эти вопросы — «до сих пор мы такого не встречали», Что ж из того? Раньше мы не встречали растений с папоротниковидными листьями и семенами. Теперь о них (птеридоспермах) знает каждый студент-ботаник. Снова мы опираемся на типологические экстраполяции, которые вообще-то вовсе не обязательны.

Еще до того как палеоботаники изучили древнейшие меловые покрытосеменные, нашли и посмотрели в электронный микроскоп их пыльцу, ботаники строили филогенетические отношения между разными покрытосеменными, познакомившись лишь с современными формами. И сейчас, после этих находок, в филогенетике покрытосеменных главную роль играют не палеоботанические аргументы, а наблюдения над современными растениями. В их формах, структуре, химическом составе видят надежных темпофиксаторов, несущих в себе следы своей истории. Следы-то, может быть, они и несут, да читать их можно в разном порядке. Кто из ботаников как следует проанализировал принципы, позволяющие отличить правильное прочтение следов от ошибочного? Не было такого анализа, а были лишь споры по конкретным вопросам: какими были первые цветки, листья, стволы, где покрытосеменные появились, как расселялись и т. д.

Скучно становится читать материалы этих дискуссий. Невозможно отделаться от впечатления, что наблюдаешь ничейную позицию в шахматной игре, когда партнеры, не искушенные в теории шахмат, продолжают двигать фигуры. Этой аналогией я не хочу сказать, что не вижу смысла и в самих проблемах, и в тех конкретных исследованиях, которые с ними связаны. Проблемы существуют, они интересны, и исследования по ним осмысленны, но, когда от наблюдений переходят к выводам, полезно еще раз вспомнить о пробелах в наших знаниях. Надо представить себе и масштабы геологической истории, и объем геологической летописи. Надо осознать, как мало еще мы успели в ней прочесть и как много утратилось навсегда. Полезно вспомнить ошибки наших предшественников и то, как они настаивали на взглядах, кажущихся нам теперь наивными.

Поразмышляв не спеша обо всем этом, мы поймем, что еще не доросли до окончательных выводов, что прочесть полуистлевшие и разрозненные страницы можно и так и этак. Конечно, трудно действовать, не имея хорошей рабочей гипотезы. Против рабочих гипотез, пусть одной, кажущейся наиболее приемлемой, нет смысла и возражать. Принимать же гипотезу за нечто окончательно установленное — не выражение принципиальности и не научная смелость, а лишь выражение самоуверенности.

Глава Х ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ

Прочтя предыдущую главу, одни из читателей могут сказать, что я сгущаю краски и преувеличиваю трудности реконструкции далекого прошлого. Ведь, несмотря ни на какие трудности, мы очень много узнали об истории Земли и жизни на ней. Другие читатели могут сделать вывод, что если все так сложно, то где гарантия истинности сказанного в первых восьми главах книги. Да и вообще стоит ли тратить время на реконструкцию прошлого, если все выводы ненадежны?

Мне бы не хотелось, чтобы меня поняли таким образом. Я как раз старался показать, но, может быть, сделал это не лучшим образом, что расшифровка истории не только возможна, но и необходима.

С расшифровкой истории все обстоит как с познанием вообще. Исследовательская работа теряет смысл или становится разделом технологии, если ученый не верит в свою способность накапливать частицы истины. И при этом он будет неосторожен, если решится перечислять, какие истины им установлены. Так, в общежитии мы знаем, что есть долгожители, но всегда рискованно предрекать долгую жизнь молодому человеку. Кто знает, как повернется его судьба! Среди научных истин есть будущие долгожители, но рискованно называть ту, которой предстоит долгая жизнь. Мы уверены, что каким-то из нынешних идей предстоит сохраниться в веках, но каким — об этом узнают наши потомки.

Смысл занятия историей не только в ее научной необходимости. В конце концов обращение к истории удивительно интересно. Профессиональные палеоботаники (сужу об этом по себе) часто забывают, что перед ними остатки давно ушедших живых существ. Думаю, что этим грешат все исследователи прошлого. Привычная рутинная работа с образцами, химикалиями, аппаратурой, описаниями разрезов приводит к тому, что теряется ощущение документов прошлого. Так врач, выслушивающий массу пациентов, порой перестает видеть в них живых людей с их болью, переживаниями и заботами. Но это плохой врач. Хороший обо всем этом не забывает.