Следы «Тигра». Фронтовые записки немецкого танкиста. 1944 - [3]

Вроде бы это было свидетельством нашего успеха – но в тот же самый момент я увидел, что шедший во главе нашего клина передовой танк внезапно дернулся, теряя несколько траков с правой гусеницы. Внезапно вся его правая гусеница сползла по опорным каткам назад, обнажая ленивец с механизмом натяжения, и, отброшенная инерцией, ударила по корпусу идущего следом танка. Подбитый «Тигр» накренился, погружаясь левыми опорными катками в землю, и замер на месте.

– Этот гад подбил шефа, – прозвучал в наушниках спокойный голос Хелмана. – Шеф теперь надолго здесь застрял, бедняга.

– Мне остановиться, герр полковник? – спросил я через ТПУ.[4]

– Ни в коем случае, – ответил Хелман. – У нас приказ – сохранять строй.

«Шефом» мы за глаза звали нашего командира – генерал-майора, который командовал нашим полком с самого начала операции «Барбаросса». Хелман, будучи его заместителем, теперь автоматически становился во главе всего полка.

Курт улыбнулся и подмигнул мне поверх разделявшего нас кожуха трансмиссии. Вести в бой батальон тяжелых танков всегда было заветной мечтой Хелмана – и вот теперь она осуществлялась.

Подбитый танк шефа по-прежнему стоял все на том же месте, где в него и попал русский снаряд, тогда как остальные «Тигры» огибали его, не замедляя хода и не ломая строя. Когда и наша машина миновала замерший на месте «Тигр», я, бросив краткий взгляд, отметил, что гусеница командирского танка была перебита и сорвана с опорных катков тем единственным снарядом, который успел выпустить русский Т-34 перед тем, как был уничтожен нашим залпом. Экипаж подбитого «Тигра» тем временем выбирался из машины через люки, чтобы оценить повреждения и принять решение, – но мы все понимали, что починить гусеницу не удастся, и машина не сдвинется с места, покуда ремонтно-эвакуационный танк не доставит новую гусеницу и не произведет полевой ремонт.

– Возможно, это плохое предзнаменование для всех нас, – пробормотал Курт по ТПУ. – И как этому сгоревшему русскому удалось сделать выстрел?

– Такова уж Красная армия, – раздался в наушниках ТПУ спокойно-размеренный голос сидевшего в башне Хелмана. – Нашли какого-нибудь провинившегося наводчика, припугнули его тем, что вся его семья отправится в Сибирь, если он не погибнет геройски, да и посадили его в подбитый танк с действующим орудием. А потом отбуксировали его ночью сюда и бросили, с наводчиком внутри, дав тому несколько снарядов.[5]

– Ах, так вот как они с ним обошлись? – снова раздался в наушниках голос Курта. – На его месте я бы просто-напросто выбрался из этой развалины и предпочел бы германское гостеприимство.

– Да они, скорее всего, просто заклинили снаружи его люк, – ответил на это Хелман. – А напоследок напомнили ему о его симпатичной жене, которой вряд ли бы понравилась местность за полярным кругом. И кончайте трепаться, лучше глядите по сторонам, чтобы не нарваться еще на какую-нибудь уловку русских. Мы уже близко к цели.

– Но наш шеф, герр… – начал было я.

– С ним будет все в порядке, Фауст. Веди танк и не думай больше ни о чем.

У меня не было времени на то, чтобы раздумывать, сколь велики шансы нашего «шефа» и его экипажа выжить в заснеженной степи. Все мы знали, что в этой степи могут быть хорошо замаскированные лежки русских снайперов, которым могло прийти в голову выбраться оттуда и подобраться к неподвижному танку. Но сейчас нам предстояло выполнить нашу собственную задачу.

Впереди, высоко над нами, пикирующие «Штуки» оставляли за собой в холодном воздухе следы работающих пропеллеров, напоминавшие мотки стальной проволоки, сверкающей в лучах рассвета. Они тянулись почти до самой земли, обрываясь над огнем взрывов и столбами земли, выброшенными вверх разрывами их бомб. Посланные ими бомбы обваливали траншеи и стирали в пыль блиндажи русских, которые нам предстояло атаковать с земли, смять гусеницами и двигаться дальше.

Нас уже отделяло около 1500 метров от передовых траншей и блиндажей русских, так что мы могли различить дым, поднимающийся из воронок от сброшенных «Штуками» бомб. Меня стало охватывать волнение, как довольно часто случалось во время боя, когда каждая минута, казалось, растягивалась до бесконечности, а каждая секунда грозила взрывом мины под гусеницами или ударом снаряда крупного калибра, выпущенного из противотанкового орудия, готового пробить броневой лист корпуса рядом с моей головой. Все внутреннее пространство нашего «Тигра» в бою было наполнено кисловато-горьким смрадом сгоревшего пороха после выстрела снарядом из 88-миллиметрового башенного орудия. Больше всего на свете я желал, чтобы ожидание боя наконец закончилось, и мы бы открыли огонь или начали маневрировать, уклоняясь от вражеских орудий, – все, что угодно, только бы наконец прекратилось это медленное продвижение вперед под внимательными – мы в этом не сомневались – взорами русских.

Но вот напряженное ожидание закончилось, когда рассеялся дым от взрывов бомб над траншеями, – и перед нами предстала несущаяся прямо на нас волна русских Т-34.

Я рассмеялся, почувствовав странное облегчение, и рядом со мной то же самое сделал большой уродливый Курт, припавший, сгорбившись, к прикладу своего МГ-34, поводя его стволом, пропущенным сквозь шаровую установку в броне, вправо и влево перед танком. В своем шлемофоне я услышал, как обменялись несколькими фразами Хелман и наш наводчик башенного орудия, а затем до меня донесся доклад о готовности орудия к открытию огня – это заряжающий дослал в казенник орудия бронебойный снаряд. Затем команды стали следовать одна за другой, все более яростным и напряженным тоном, поскольку русские танки стали сближаться с нами, несясь по изуродованной воронками степи своей родины.