Следы - [71]

— Если ключ от комнаты отца был где-то под рукой, то она вполне могла открыть им обе двери и запереться изнутри в своей комнате. Или же когда Олимпия только зашла в комнату к отцу, она сразу могла запереть дверь изнутри. Своеобразный жест перед ее речью. Она могла держать ключ в руке и показывать его отцу и говорить ему, что пока он не даст обещание, никто из них ни выйдет из этой комнаты. То, что Ирен заперла эту дверь, — лишь предположение. Если дверь отца была заперта изнутри, ей вообще не пришлось бы об этом беспокоиться. Она бы просто заперла все остальные и спустилась вниз.

— А что насчет свисающей из окна веревки?

Джуди, несмотря ни на что, я действительно ожидал, что она даст мне полное обдуманное объяснение этой веревки. Я избавил тебя от описания собственного мыслительного процесса во время этого разговора с нашей двенадцатилетней сестрой. Я уверен, что твое воображение намного сильнее моих писательских способностей. Слава Богу, дитя застопорилось на веревке.

— Возможно ли, — спросила она, — что Олимпия грозилась повеситься на этой веревке, выпрыгнув из окна?

— Или повесить отца? — предложил я.

— Знаю, — согласилась она и залилась краской, — это никуда не годится. На этом месте мое воображение умывает руки вместе с моей логикой. Нет, Нил, я не могу объяснить эту веревку. Есть шанс, что в ту ночь отец хотел тайком провести кого-то в дом и специально для него привязал эту веревку. Дедушка рассказывал мне о разных несчастных случаях, когда возникали такие совпадения (в этом случае отец для чего-то привязал веревку и погиб от пулевого ранения); он говорил, что такое вполне может произойти в жизни, но вот в литературе — никогда. Это жизнь — тут все может быть. Или возможно, что отец спускал из окна что-то тяжелое, что даже немного сдвинуло с места кровать. Если он это сделал до того, как выпал снег, любой, кому эта вещь предназначалась, мог спокойно подобрать ее и тут же уйти или увезти на тачке, а снегопад уже засыпал бы все следы.

— И отец, пустившийся в такую секретную авантюру, гордо отошел от окна и лег в постель, оставив его распахнутым в холодный вечер и болтающуюся оттуда веревку?

Люси заспорила:

— Веревку все равно бы до утра никто не заметил. Может быть у отца была какая-то причина на несколько часов оставить ее в таком положении. Возможно кто-то должен был принести что-то обратно, но уже не смог, потому что выпал снег, а он не хотел оставлять следов. Отец может и закрыл окно. Но его в последний момент могла открыть Олимпия. Может быть она думала выбросить оттуда пистолет. А затем, когда заметила снег и осознала, как хорошо будет видно на нем черное оружие, передумала.

— Кстати, Люси, почему тогда отец сказал Ирен «красная маска»?

— Если он действительно так сказал, то сделал это, чтобы спасти Олимпию. Он бы обязательно так сделал, сам знаешь. Он был бы уверен, что Олимпия не хотела в него стрелять.

— Ты уже решила, что за тяжелую вещь отец спускал из окна и кому он ее спускал?

— Я думала, — ответила Люси, — что ты можешь это знать. Думала, что это имеет какое-то отношение к секрету, который вы с дядей Финеасом от нас держите. Я думала, что раз никто не знал, где был дядя Финеас в ночь, когда убили отца, то под папиным окном стоял никто иной, как он сам.

А вот это уже, Джуди, было сущим идиотизмом. Но я все разрулил. Много кто точно знал, где в ту ночь был дядя Финеас. Скоро мы все об этом узнаем. Я рассказал Люси. Она ответила, что очень рада.

Далее я сказал, что эта ошибка будет ей уроком о том, как легко допустить ошибку в подобных делах (все в моем любимом банальном стиле учителя. Странно, что Люси до сих пор так сильно ко мне привязана).

Она спросила, какие еще ошибки допустила.

Я объяснил, что хотя она и проработала этот вопрос очень подробно, у нее не получилось дойти до правильного ответа, потому что она опустила кое-что важное — человеческий фактор. Я спросил, если Олимпия действительно решила устроить такую сцену у отца в комнате, какая первая мысль пришла бы ей в голову.

— Подобающе одеться, — сказала Люси. — Но я решила, что она успела переодеться до того, как мы к ней вошли.

— Прекрасно, — сказал я. — Но обдумай это. Стала бы Олимпия, охваченная ужасом произошедшего, бежать в свою комнату, вылезать из своего костюма, вешать его в шкаф, — потому что в комнате ничего разбросано не было, — надевать ночнушку, снова брать пистолет в руки и падать в обморок? Если ей это все надо было не просто успеть, а успеть до того, как она потеряла сознание?

— Я думаю, — ответила Люси, — что раз они с Ирен разминулись в коридоре, у нее было полно времени.

— Сужай круг поиска, — настаивал я. — Если бы Олимпия случайно выстрелила в отца, оставила бы она его в одиночестве страдать? Помни, Люси, что несмотря на свою искусственность, Олимпия хорошая женщина.

— Ты имеешь в виду, — ужаснулась Люси, — Олимпия специально выстрелила в отца?

— Я имею в виду, деточка, что Олимпия вообще не стреляла в отца, — сказал я. — Я хотел сказать, что неправильно с твоей стороны вообще допускать подобные мысли.

— Несомненно, — вздохнула она своим редким взрослым вздохом. — Но я решила, что я и так безнравственный человек. Я нарушила все правила поведения, которые дал мне дедушка. Но, по крайней мере, Нил, у меня есть логика.