Следы - [70]

Я спросил, не будет ли она так любезно утешить меня и рассказать, чего по-настоящему боялась.

— Ах, Нил, — сказала она, — конечно же я боялась Олимпию.

II

Я просто потерял дар речи. Видимо я выглядел очень нуждающимся в утешении, и Люси поспешила мне его дать.

— Милый, — сказала она, — это был просто физический страх. Он ни в какое сравнение не идет с моим внутренним страхом о том, что кто-то чужой может узнать правду; но тут я уже веду себя как ребенок. Особенно страшно мне стало в тот вечер, когда я посмеялась над Олимпией. Но, конечно, я немного боялась и с самого начала. И история об Арчи Биггли только усугубила мое состояние. Когда Олимпия мне ее рассказала, я сразу все поняла. Понимаешь, Нил, Олимпия и сама просто не могла поверить в эту историю.

— Люси, — я наконец обрел голос, — ты думаешь, что Олимпия убила отца?

— Да, — ответила она со свойственной ей прямотой, — это именно то, что я думаю. Конечно, я уверена, что она этого не хотела. Думаю, что в ту ночь она пошла в комнату отца с пистолетом дяди Финеаса и думала, что он разряжен. Зайдя к нему, она устроила ему сцену. Думаю, она пыталась заставить его пообещать, что он не даст Кристоферу продать ранчо. Кристофер вполне мог его и не продать, если бы отец настоял. Олимпия очень переживала о богадельне. Так что, думаю, она пошла к отцу с видом очень отважной и бесстрашной леди (возможно в тот момент у нее на уме была Шарлотта Корде[20] или кто-нибудь вроде нее). Да, Нил, знаю, все это очень глупо. Но, понимаешь, Олимпия живет в своем глупом мирке, который она сама себе создала, — я имею в виду, живет там постоянно.

Представляю, как она достает револьвер из кармана своего платья, а отец лежит и смеется над ней. Ты сам знаешь, как Олимпия воспринимает смех в свой адрес. Ты видел, как она повела себя в тот вечер, когда я засмеялась. И тогда, увлекшись своей игрой, она берет и спускает курок. Она и подумать не могла, что пистолет выстрелит, но это произошло. Она должно быть жутко испугалась. Поэтому тут же побежала в свою комнату и упала в обморок.

Конечно, она должна была немного двинуться умом, прежде чем решиться на такое, или вообще просто подумать о том, чтобы угрозами и револьвером выбить из отца обещание. И думаю, что такой ужасный несчастный случай мог еще больше свести ее с ума. И я думала — хотя боюсь, что это не совсем трезвая догадка, — она подозревает, что я обо всем догадалась. Я знаю, Нил, это очень глупо с моей стороны; но я постоянно боюсь, что она может разыграть еще одну сцену, и произойдет еще один несчастный случай.

— Зачем тогда, — спросил я, — если у Олимпии и в мыслях не было стрелять, и она думала, что пистолет разряжен, ей нужно было запирать нас всех в своих комнатах, прежде чем пойти к отцу?

— Я думаю, — ответила Люси, — что она и не запирала. Думаю, что когда Ирен поднялась наверх и увидела, что Кристофер запер ее снаружи, она так разозлилась, что прошлась по коридору и заперла все остальные двери, — просто чтобы с утра всем испортить настроение. Знаешь, она сама рассказала мне, что заперла лестничные двери, чтобы показать Кристоферу, что не он один может играть в эту игру.

— Люси, ты думаешь, что Ирен могла открыть все двери, вытащить с нашей стороны ключи и запереть нас так, чтобы мы ничего не услышали?

— Думаю, что у нее бы с легкостью это вышло со всеми, кроме дедушки. Но если бы дедушка услышал, что кто-то копошится у его двери, он бы подумал, что это кто-то из нас. Если у Ирен это еще вызвало бы какие-то вопросы, то у него — нет. Если дедушка подумал, что кто-то пытается что-то сделать с его дверью и при этом его не беспокоить, то это как раз в его репертуаре не дать никому знать, что не побеспокоить не получилось.

— И ты думаешь, что дедушка бы соврал нам на этот счет?

— Нехорошо так говорить, Нил. Но думаю, что дедушка мог быть милосердным, а не справедливым. Поскольку он не знал, что это Ирен взяла его ключ, то мог подумать, что будет милосердно не говорить, что он ее подозревает. Если уж дедушка готов умереть за честь Квилтеров, то помолчать ради нее он тем более может.

— Ладно. Каким образом ключи попали к отцу в комнату?

— Возможно они уже были у Ирен в кармане, когда после выстрела она поднялась наверх.

— И зачем тогда ей с самого начала было лгать про двери?

— Я думала, — сказала Люси, — что она не хотела признаваться в том, что сама нас всех заперла. Все думали, что кто бы ни запер двери, именно он и совершил убийство.

— Ладно. Можно еще вопрос? Когда Ирен закрыла нас всех в своих комнатах, разве она не должна была запереть и Олимпию?

— Она могла запереть Олимпию в комнате отца.

— Только, — запротестовал я, — когда Ирен открыла дверь в папину комнату, чтобы взять оттуда ключ, разве она не должна была увидеть там Олимпию?

— Раз ключа отца не было в замке, — ответила Люси, — Ирен, должно быть, услышала за его дверью голоса и решила просто ее не открывать. Она могла запереть эту дверь ключом, который у нее уже был.

— Прекрасно. Ты заперла отцовскую дверь. И как же тогда после выстрела Олимпия смогла выйти из его комнаты и зайти в собственную уже запертую комнату?