Следы на воде - [12]

Кажется, ангелы зовут это Благодатью.

Дэн обернулся. Не бывает же чуда просто так. Высь не знала о нем, и к сожалению, это все не для него — просто задело краем дождя, пролитого для других. Откуда же…

Институтский буфет был всего лишь грязной забегаловкой с липкой клеенкой на столах, мокрой солью в чашках, гадкой пищей и клубами сигаретного дыма под потолком возле пыльных плафонов. Но Благодати безразлично место, она обращает внимание исключительно на человека.

Когда же Дэн увидел этого человека, то ощутил мгновенный острый холод: снова. Это началось снова.

Девушка сидела в углу за стаканом чая и куском пирога, штудировала формулы в толстой тетради в черной обложке. Не студентка: пока школьница. Дэн знал, что многие школы, не имеющие собственных компьютерных классов, заключают с политехом договор на проведение уроков информатики. Он смотрел: провинциально круглощекое лицо, огненно-рыжие волосы, балахон с жуткой рожей, красивые узкие кисти рук, тертые джинсы, видавшие виды башмаки…

Она была Благодатью. Носителем и генератором.

Доброе горячее солнце в зените.

И радости она не чувствовала. Дэн видел, что ей очень-очень больно, тоскливо и страшно. Он кожей ощущал ее обреченность: придется переступить смириться, раз уже ничего нельзя поделать.

Это было естественно и потому жутко.

Дэну вдруг страстно, до зуда в мышцах захотелось подойти к ней. Постоять рядом. Коснуться бледной руки с серыми дорожками вен. Но он не пошевелился и не только оттого, что увидел ангела.

Ангел вынырнул из коридора межмирья, высокий, величественный и строгий, занимавший не последнее место в иерархии Выси. Весь его вид так и говорил: попробуй только сунься. Он что-то произнес; девушка вздохнула и встала. Увидев, как изменилось ее лицо, Дэн едва не вскрикнул.

И они ушли. За девушкой тянулся сверкающий золотой след, капли солнца, несчастного, глубоко страдающего солнца. Дэн шагнул было за ними, но потом остановился, опустив руки, и от грусти и жалости у него сводило горло. Вскоре шлейф истаял, и окружающий мир посерел и завонял еще сильнее, словно ничего не произошло. Студенты ели и курили, то и дело взрываясь хохотом. Бармен смотрел на Дэна подозрительно поверх буфетной стойки.

Дэн глядел на оставленную девушкой тетрадь.

Обложка еще хранила тепло ее рук. Конечно, оно скоро исчезнет, но прикосновение тетрадь будет помнить очень, очень долго. «Для работ по информатике, — прочел Дэн на первой странице, — ученицы школы N 22, 9 класса „А“ Алтуфьевой Алины».

Информатики Дэн не любил. Свернутая трубочкой тетрадь отправилась во внутренний карман пальто; Дэн пошел к выходу, и его ноги были ватными.

— А ты ли… — прошептал он. — Ты ли…

* * *

Пахло ладаном и воском. Теплились свечи. Пел хор.

Дэн давно не был в церкви. Очень давно.

Он был единственным молодым человеком среди прихожан, остальные — весьма неопрятные старухи и истерического вида дамочки. Что и как делать, Дэн не знал и, заслужив несколько неодобрительных взглядов, встал позади всех, у ларька и стал рассматривать иконы.

Иконописец изображает то, что видит перед собой, телесную оболочку. Внутренняя суть не открыта его глазу; нимб, золотое колечко, не отражает ее, да и нет, по сути, никакого нимба на самом деле.

И, тем не менее, все началось снова. Интересно, почему на сей раз это женщина. Интересно, почему за ней не ходит Совет Восьми в полном составе. Конечно, выполнение Миссии не зависит от половой принадлежности тела — а она ее таки выполнит. У нее просто нет выбора и выхода нет тоже.

Дэн представил Длину Алтуфьеву на иконе. Если писать будут строго, по канону, то вряд ли изображение будет иметь что-то общее с реальной девушкой. А может быть иконами станут ее фотографии, техника за почти две тысячи лет весьма шагнула вперед.

Ему захотелось вкатить себе пощечину. О чем он думает, какие иконы, какое преклонение…ей бы по дискотекам ходить и с парнями целоваться, а не готовиться к выполнению миссии и мученической кончине.

Он поднял голову. Над толпой на невидимом стульчике сидел дух этой церкви: маленький, слабый, с белыми огрызочками перьев, по всей видимости простуженный.

— Ну что, товарищ, — проронил Дэн. — Тяжко тебе?

Дух услышал его, перепугался и свалился со своего стульчика. Очень недовольно фыркнул, взбираясь обратно и приводя в относительный порядок перья. Это был очень глупый дух и, разумеется, не разобрал, кто таков Дэн.

— Глупо ждать, что он вернется в прежнем облике, — Дэн подумал, что Совершенного правильнее было бы именовать английским it: отечественное «оно» не совсем подходило к случаю. — Плоть есть плоть, важна не она, а то, что в ней сокрыто. Его не узнают. Поначалу не узнают.

Дух забормотал какую-то молитву, вернее, набор отрывков из разных молитв. Дэн слушал все эти «бяха» и «иже с ними» с глухим внутренним опустошением.

— Потом она заговорит, и в нее полетят намни. Не надо воображать что мы настолько изменились к лучшему, что готовы без кулаков слушать того, кто показывает нам наше истинное лицо. А когда ее убьют, — Дэн вздохнул и потер висни, — то появятся новые храмы. Новые иконы, новые молитвы, и Святая инквизиция снова зажжет костры — во имя ее.