Следы на снегу - [65]

— Я сам знаю. Пропаду я… Изловят меня. Так или нет?

«Он прав, — мелькнула мысль у Оросутцева. — Что же сказать ему? На какую карту сделать ставку, чтобы не сорваться?»

— Молчишь? — продолжал Шараборин и, подняв щепку, стал нервно ковырять ею в зубах.

— Нет, тебя не изловят, — сказал, наконец, и сказал очень твердо и уверенно Оросутцев. — Не изловят. Ты улетишь вместе со мной. Довольно тебе тут болтаться, жить затравленным волком, бродить по непролазным чащобам. Довольно! Хватит! Поживем еще на той стороне.

Шараборин на какое-то мгновение поверил словам Оросутцева, но потом подумал:

«Врет, однако. Доведу я его до озера, и там он меня прикончит. И никуда я не полечу». И тут же сказал:

— Хитрый ты… Знаю я тебя. Зачем я нужен на той стороне?

Сознание у Оросутцева начинало раздваиваться, мысли обрывались, путались, и ему нужны уже были некоторые усилия, чтобы выражать свои мысли правильно, логично, сводить концы с концами.

— Ты так же нужен, как и я, — сказал Оросутцев. — Нам обоим большое дело доверили. Понимаешь? Обоим. Гарри обещал тебе что-то? Обещал.

— Какое дело? — задал вопрос Шараборин.

Тяжелая мутная волна прошла по телу Оросутцева и разбилась о голову. Он скрипнул зубами, зажмурил глаза и сильно закусил нижнюю губу. Потом потер лоб рукой и бросил в огонь папиросу с изжеванным мундштуком.

В душе опять вспыхнули огоньки злобы.

Разные мысли копошились в его хмельной голове:

«Что такое тайна? — спрашивал он себя. — Тайна — это, конечно, большое дело. По крайней мере, до последних дней она была большим делом, и я ее свято хранил. Да! От нее зависела и моя жизнь, и мое благополучие. Только один Гарри знал, что я делаю и что буду делать. А что такое тайна сейчас, здесь, в такой обстановке? Ничто. Что изменится от того, что Шараборин узнает сейчас то, что знаю я? Ничего. Абсолютно ничего. Я завтра уже буду в воздухе. Шараборин только на сутки узнает то, что ему не надо знать, но зато он поверит мне и доведет меня до Кривого озера. А там… там я знаю, как мне поступить. Нет, он не попадет в руки майора. Это не нужно. Майор заставит его говорить, и Шараборин выболтает все. Он ведь трус, последний трус. Он выболтает про Гарри, а с Гарри мне, возможно, еще придется встречаться. Нет, Шараборин не попадет к майору, а если и попадет, то уже ничего не скажет. Хм… конечно, можно наврать ему сейчас что угодно. Но поверит ли в это вранье Шараборин? Он не так глуп. Он не поверит. Он плюнет и уйдет, и останусь я здесь наедине со своей тайной. И два пути останутся передо мной: или быть настигнутым майором, или издохнуть здесь в этой проклятой тайге. Я не выберусь из этой чащобы сам, даже если Шараборин расскажет, как идти. А если я выберусь и найду Кривое озеро, то приду поздно. И что толку тогда? Кому нужна будет моя тайна?»

Шараборин долго молчал, глядя на Оросутцева суженными глазами и потом опять сказал:

— Бери меня с собой. Согласен, но скажи, какое большое дело дал тебе Гарри? Если ты друг — скажи правду.

Со стороны Шараборина это был продуманный заранее, взвешенный ход.

И Оросутцев решился.

— Видишь вот это? — он выпростал из-под кухлянки футляр с фотоаппаратом. — Видишь?

Шараборин кивнул головой.

— Вот в нем все и дело. Я заснял план инженера Кочнева, и за этим планом прилетит самолет. Из-за этого плана я убил Кочнева…

— Самолет прилетит, план возьмет, нас оставит, — возразил Шараборин.

— Балда ты, — в сердцах выпалил Оросутцев, возмущаясь тем, что Шараборин и этому не верит. — Пленка не проявлена, и аппарат мы отдадим тогда, когда будем на той стороне.

Если бы Оросутцев не вспылил и не обозвал Шараборина балдой, тот бы еще сомневался, а теперь, зная характер своего старшего сообщника, он изменил первоначальное мнение.

Шараборин смотрел пристально на Оросутцева, ожидая дальнейших откровенностей. Он верил и не верил своим ушам. Никогда Оросутцев не посвящал его в подробности своих дел и поступков.

«А может и правду сказал? — успокаивал себя Шараборин. — Дорожит он фотоаппаратом. Это я сразу подметил».

— И Гарри предупредил меня, — снова заговорил Оросутцев, — чтобы я в трудный момент ничего не скрывал от тебя. Он так и писал на твоей башке. Значит он доверяет тебе.

— Почему, однако, ты загодя не сказал? — поинтересовался Шараборин.

— Потому, что ты трус, паникер, окаянная душа! — грубо отрезал Оросутцев. — Расскажи тебе все раньше, ты бы со страху давно убежал.

И этому поверил Шараборин. Такая манера говорить была свойственна Оросутцеву.

Шараборин сидел по-прежнему на собственных ногах, в неподвижной позе, и только глаза его поблескивали при свете огня.

— А ты крепко веришь, что самолет прилетит? — все-таки спросил он.

Хмель опять ударил в голову Оросутцева, земля вдруг заняла место неба, но он встряхнулся и продолжал:

— Они больше нас с тобой в этом заинтересованы. Чудак! За этим планом они чуть ли не год гонялись. Да они готовы не один, а дюжину самолетов прислать.

— Значит веришь? — повторил вопрос Шараборий.

— Э-э… за этот план они хорошие денежки выложат.

— А когда прилетит самолет? — уточнял Шараборин.

— Прилетит обязательно, черт его не возьмет. Прилетит и никуда не денется. Все учтено, все предусмотрено. Я тоже не дурак, я отдам аппарат, когда твердо стану ногой на той стороне. А иначе шиш…