Следы на снегу - [39]

Шелестов стоял, не в силах оторвать глаз от крови, которая уже давно замерзла и затянулась коркой льда.

К майору подбежали Быканыров, Петренко, Эверстова.

— Кровь… — прошептала Эверстова.

— Да, и кровь человеческая, — добавил Петренко.

Снег вокруг был утоптан, умят, виднелось множество следов ног человека. Вмятины, пятна крови и беспорядочные следы ясно говорили о том, что здесь происходила борьба.

Таас Бас метался тут же, по брюхо в снегу, вдыхая в себя новые запахи.

Быканыров старался по следам на снегу представить себе хотя бы приблизительно, что тут произошло. Он нашел то место, где вначале упал с нарт один, затем кто-то другой. Он нашел и то место, где произошла первая рукопашная схватка. Тут, правда, не было следов крови, вот тут, метра два далее, можно увидеть несколько капель, а здесь… здесь целая лужа…

«Что же тут стряслось?» — думал про себя Шелестов, также оглядывая следы борьбы на снегу.

Таас Бас, между тем, сердито фыркая, разгребал в сторонке передними ногами снег. Голова его то почти полностью исчезала, то вдруг появлялась совершенно облепленная снегом, точно напудренная. Потом Таас Бас еще раз нырнул головой в вырытую им яму и вынырнул оттуда, держа что-то в зубах. Он взвизгнул и бросился к Быканырову.

— Нож, нож! — воскликнул лейтенант Петренко, наблюдавший за поисками собаки.

Все повернулись в сторону Быканырова. Тот взял нож, принесенный собакой, осторожно повертел его в руках и передал Шелестову. Это был северный якутский нож с длинным односторонним лезвием, с грубой, но прочной рукояткой из корня березы, со следами запекшейся крови.

Шелестов долго держал нож, думая о случившемся здесь кровопролитии, потом обернул его в бумагу и спрятал в полевую сумку.

— М-да… Дела… — произнес он тихо.

Все продолжали осматривать место происшествия, и от четырех пар глаз, настроенных обязательно что-нибудь найти, трудно было чему-нибудь остаться незамеченным.

Людям помогал Таас Бас, который, кажется, более всех был взволнован и метался в разные стороны.

— Кто-то ранен, а не убит, — крикнул вдруг Петренко. — Смотрите, он полз.

— Верно говоришь, — заметил Быканыров. — А там, где много крови, он лежал.

После тщательного обследования местности для всех стало ясно, что кто-то, раненный и потерявший много крови, ушел в одну сторону, а двое нарт и более чем четверо оленей — в другую, совершенно противоположную.

Встал вопрос, куда держать путь? И прежде всего этот вопрос встал перед майором Шелестовым.

Он рассуждал так:

«Направо скрылись те двое, которых мы преследовали. До сих пор они шли на лыжах, а теперь, видно, воспользовались оленями. А налево пошел тот, кому принадлежали олени».

Но это были только предположения.

Можно было разбиться на две группы: одной помчаться по следу нарт, а второй — скорее проверить, что произошло с раненым человеком и кто он.

Шелестов не хотел дробить свою группу, тем более в самом начале преследования. Кроме того, внутренний голос подсказывал ему: «Иди влево за человеком, который ранен. Возможно, от твоего появления зависит его жизнь. Возможно, если он жив, ты получишь от него важные сведения».

«Да, поедем влево», — решил Шелестов и приказал садиться на нарты. И когда все сели, он спросил:

— А где же Таас Бас?

Ему ответил Быканыров:

— Та-ас Бас ушел по следу человека.

Олени от окрика Шелестова рванули с места, но через какие-нибудь две-три минуты были им же остановлены.

Опять на снегу краснела лужа крови, хотя и меньше первой. Опять пришлось тщательно осмотреть местность, и после осмотра Быканыров сказал:

— Однако, человек уже умер.

Все молчали. Затянувшееся молчание прервал Шелестов.

— Почему ты решил, что он умер?

— Он сам не пошел. Его кто-то понес. — Быканыров шагал по следу, а за ним осторожно следовали остальные. — Женщина его понесла. Смотрите, какая маленькая нога. И тяжело ей. Нога глубоко входит в снег.

— А ну, быстро на нарты! Поехали!

И олени помчались вновь. Они пронесли нарты через засыпанное толстым слоем снега и, наверное, вымерзшее до дна болото, врезались в тайгу и, наконец, выскочили на опушку.

Все увидели маленькую, с плоской крышей и большими нависями снега на ней, рубленую избу. У самых дверей сидел Таас Бас и, задрав морду к небу, тоскливо подвывал.

«Если собака сидит и никто ее не трогает, значит опасности нет», мелькнула мысль у майора Шелестова. Он остановил оленей у самой избы, быстро соскочил с нарт я открыл дверь. Открыл и остановился: на полу почти пустой, еще не обжитой и холодной комнаты, на подостланной шкуре оленя, неестественно вытянувшись, с закрытыми глазами лежал молодой мужчина-якут.

Около него на коленях сидела женщина и бормотала что-то невнятное.

— Что случилось? — тихо спросил по-якутски Шелестов, пропуская в дом Быканырова, Петренко и Эверстову.

Молодая женщина посмотрела на него скорбными глазами, тяжело вздохнула, но ничего не ответила.

Быканыров подошел к ней, взял ее за плечо и громко сказал:

— Зинаида? Почему молчишь?

Женщина вздрогнула, посмотрела на старого охотника, и в глазах ее закипели горькие слезы.

Она упала на грудь неподвижно лежащего человека и вместо ответа безудержно разрыдалась.