Следы на снегу - [16]
Осматривая окраины рудничного поселка, Шелестов питал надежду наткнуться на след человека, выходящий из поселка, но эта надежда оказалась тщетной. Следов человека не было.
Потом Шелестов и Винокуров вышли на дорогу, ведущую к пруду. Здесь снег от почти беспрерывной езды за льдом и водой был истолчен в пыль, которая походила на порошок нафталина. Такой снег не мог держать на себе никакого следа: ни копыта лошади, ни ноги человека.
Дорога напоминала собой окоп, протоптанный в снегу, и вскоре привела майора и Винокурова к пруду.
Пруд лежал в небольшом котловане и был загроможден вырубленным и заготовленным впрок льдом. Посредине пруда виднелась затянутая тоненькой корочкой льда прорубь, из которой почти беспрерывно черпали воду.
И осмотр пруда тоже ничего не дал. Шелестов, окончательно расстроенный, возвращался в поселок и почти не слушал своего спутника, который вновь принялся расхваливать красоты таежного края.
Видя, что майор молчит. Винокуров на некоторое время тоже умолк, а потом заметил:
— Я же вам говорил, что это пустая затея. У нас каждый человек на виду.
Шелестову не понравилась самоуверенность заместителя директора, и он сказал:
— Как же это получается? Люди все у вас на виду, всех вы знаете, а под носом у вас совершаются убийства?
Винокуров смутился. Он долго молчал, не зная, как ответить, и уже перед входом в поселок сказал:
— Виноваты… недоглядели. Я сам не могу понять, как это могло произойти.
Шелестов ничего не сказал. Они шли уже по поселку, и внимание майора привлек огромный пес, похожий на волка, неподвижно сидевший у порога дома, где отводили комнату всем приезжим.
Шелестов вспоминал, где он, уже не раз, встречал этого пса, но память дробилась, уводила куда-то далеко, и ничего не получалось.
Винокуров тоже заметил собаку и лыжи, приставленные к стене дома у самой двери.
— Смотрите-ка! — обратился он к Шелестову. — Еще кто-то в гости пожаловал. И собака, и лыжи. Видно, охотник-якут заглянул. Решил обогреться, чайку попить, покалякать и новости узнать. Они никогда мимо не пройдут. Для них крюк сделать километров в десять ничего не составляет.
Шелестов улыбнулся.
— Кажется, я догадываюсь, кто в гости пожаловал.
— Кто же это? — поинтересовался Винокуров.
— Сейчас скажу. Таас Бас! — громко позвал он пса. — Ко мне!
Пес приподнял голову, насторожил уши, но не двинулся с места.
— Таас Бас! — повторил Шелестов. — Не узнаешь? Забыл?
Нет, у пса была хорошая память. Он запоминал навсегда и хороших, и плохих людей. Стоило лишь с ними познакомиться. Второго оклика было достаточно, чтобы он сорвался с места, взвизгнул и помчался к Шелестову.
Винокуров от неожиданности струхнул, побледнел и отскочил в сторону, опасаясь попасть на зуб такому страшному с виду псу.
Но Таас Бас даже не обратил на него никакого внимания. Он вертелся вокруг майора, вздымая снежную пыль, прыгал, хватал его за рукавицы, радостно повизгивал.
— Ух, какой же ты огромный стал да пушистый, — ласкал собаку Шелестов. — Ну, довольно, довольно, хватит… Пойдем.
Винокуров, преодолев страх, приблизился.
— Старые знакомые? — спросил он.
— Да, очень старые, — ответил майор и добавил: — И пес и хозяин — оба старые знакомые.
— Так мне можно идти?
— Да, пожалуй, — разрешил Шелестов и зашагал к квартире.
А там перед ним открылась такая картина: на столе клокотал в клубах пара все тот же самовар с помятыми боками, а на тарелках горками возвышались горячие пышки. У стола сидели летчик Ноговицын, механик Пересветов, радистка Эверстова и кто-то посторонний, спиной к дверям. Шла беседа. Собственно, говорил посторонний, а остальные внимательно слушали. Никто не обратил внимания на вошедшего майора, хотя было ясно, что завтрак не начинали из-за него.
— Товарищ Быканыров! — громко сказал Шелестов.
Гость не по возрасту быстро повернулся, и глаза майора встретились с узкими и темными глазами охотника, живо глядевшими на него сквозь узкие прорези век.
Старик так же быстро встал и с какой-то особой самобытной учтивостью и почтительностью направился к Шелестову.
— Дорообо, дорообо, Роман Лукич.
— Здравствуй, отец, здравствуй.
Они долго трясли друг другу руки, стоя посредине комнаты.
— Сколько же мы не виделись?
— Долго не виделись. Совсем долго…
— А все же?
— Однако, с весны того года, — напомнил Быканыров.
— Правильно, — подтвердил Шелестов, усаживая гостя за стол. — А я увидел у дома твоего пса и никак не мог вспомнить, чей же он. Ну никак!
— Худо дело, совсем худо, — сочувственно и серьезно отозвался старик, будто и в самом деле поверил словам майора. — Не узнал Таас Баса, значит глаза совсем плохие стали и память плохая. Лечить надо. Крепко лечить. Смотри, через год и меня не узнаешь.
— Шучу я, шучу, — заметил майор.
— А я тоже шучу, — рассмеялся гость.
Он свободно говорил по-русски, и только иногда в его речь вплетались обороты и выражения, свойственные коренным жителям Якутии.
Быканыров до революции работал по найму у русских купцов, в годы становления Советской власти состоял в Красной Гвардии и постоянно общался с русскими, потом, в течение двух лет, обучался в русской школе.
— Ты как же узнал, что я тут? — спросил Шелестов. — Ведь мы только вчера ночью прилетели.
