Следы на песке - [4]

Если бы не день рождения, они бы тем же вечером уехали в Кале и сели на паром. Как и следовало ожидать, этот день превратился в чопорное, безрадостное мероприятие, томительную череду завтрака, обеда и чая, а также в дежурный визит к двум дамам, маминым школьным приятельницам. Хотя все делали вид, будто накануне ничего не произошло, в воздухе витало осуждение. Поппи надеялась получить от Ральфа записку или, быть может, цветы, но нет. Он знал, что у нее день рождения, и все же ничего не прислал. У нее болели челюсти от натужной улыбки, и когда она в очередной раз подошла к конторке портье, чтобы снова услышать, что писем ей нет, это было подобно удару в самое сердце.

К ужину Поппи окончательно утвердилась в мысли, что либо матери все же удалось отшить Ральфа, либо его намерения никогда и не были благородными, либо она ошиблась, поверив, что значит для этого человека больше, чем прочие многочисленные женщины, с которыми он был дружен. И правда, что мог привлекательный, опытный Ральф Мальгрейв найти в наивной, глупенькой Поппи Ванбург? Завтра ее семья возвращается в Англию. Поппи с трудом могла вспомнить свою жизнь там — это было больше похоже на сон, — зато хорошо представляла себе ее пустоту. Глаза ей обожгли слезы, но она их сморгнула. Ужин закончился; мать подавила зевок, Айрис и Роза сгорали от нетерпения сыграть в бридж с полковником и его братом. Поппи поднялась из-за стола.

— Я схожу к морю, мама. Хочу в последний раз посмотреть на закат, — и вышла прежде, чем мать успела ее остановить.

Налетел ветер, и она подышала на озябшие руки. Солнце, клонившееся к горизонту, золотым и розовым сиянием заливало чуть колышущееся море и перистые облака. Поппи долго глядела на волны, мысленно прощаясь с ними, потом повернулась и увидела его.

— Ральф? Я думала, ты не придешь.

— Сегодня твой день рождения, — сказал он. — Я принес тебе подарок. — И протянул ей сложенный лист бумаги.

Поппи думала, что это еще один рисунок, но, развернув, увидела какой-то официальный документ, напечатанный по-французски. Она так растерялась, что не могла понять ни строчки.

— Это специальное разрешение на брак, — сказал Ральф. — Я сегодня ездил за ним в Париж — туда и обратно.

Поппи смотрела на него, открыв рот.

— Завтра в полдень нас обвенчают. А потом можно податься на юг. У меня есть отличная идея. Системы водяного охлаждения. На этом наверняка удастся сколотить состояние.

— Ральф, — прошептала она. — Я не могу.

— Можешь. — Он взял ее лицо в ладони и поднял вверх. — Я уже говорил тебе, моя милая. Тебе нужно только уйти. Взять смену одежды, паспорт и уйти.

— Мама никогда не разрешит мне…

— Тебе незачем спрашивать у нее разрешения, ты сегодня стала совершеннолетней. — Ральф коснулся губами ее лба. — Все в твоих руках, Поппи. Если хочешь, можешь прогнать меня. Я исчезну, и больше ты никогда меня не увидишь. А можешь пойти со мной. Я прошу тебя об этом. Я покажу тебе самые прекрасные места на земле. Ты больше никогда не будешь мерзнуть, никогда не будешь скучать и никогда не будешь одинока. Прошу тебя — скажи, что ты согласна уехать со мной.

Разрешение на брак дрожало в ее пальцах, словно осенний лист на ветру. Поппи шепнула: «О, Ральф», — и побежала в отель.

Той же ночью в гостинице где-то между Довилем и Парижем она потеряла девственность. На следующий день они поженились и отправились на юг. Они любили друг друга в комнатах с закрытыми от палящего южного солнца ставнями и все не могли утолить жажды, выражая взаимное восхищение не словами, а ласками и объятиями.

Ральф сдержал обещание: Поппи увидела холмы Прованса и изысканные пляжи Лазурного берега, и ей никогда не было скучно и одиноко. Рождение дочери, Фейт, ровно через девять месяцев, в декабре, скрепило их счастье. К тому времени они уже жили в Италии, в Умбрии, в большом сельском доме. Доход, оставленный Поппи отцом, и авторские гонорары за книгу «В твоих молитвах, Нимфа» поддерживали их на плаву. Ральф заканчивал разработку новой системы водяного охлаждения; на вырученные деньги он намеревался купить шхуну, на которой они объедут все Средиземноморье. Поппи живо представляла себе, как они плывут по синему морю, а ее дочь спит на палубе в плетеной колыбельке, укрытая от солнца пляжным зонтиком. По утрам, когда солнце белыми полосками просачивалось сквозь ставни, Ральф, обнимая жену, описывал ей маршрут их будущей шхуны.

— Неаполь, Сардиния… И, конечно же, Закинф — это самый красивый остров в мире.

И остров Закинф вставал перед мысленным взором Поппи — белый песок и бирюзовые волны.

К Ральфу часто приезжали друзья и оставались погостить, иногда на несколько дней, но чаще — на несколько месяцев. Он не жалел для них времени и внимания, и в доме не смолкали разговоры и музыка. В апреле, когда Мальгрейвы поехали в Грецию, друзья Ральфа отправились с ними. Шумным табором они пересекли Адриатическое_море, а потом пересели на мулов и, смеясь и болтая, побрели по каменистым холмам перешейка. К тому времени Поппи, которой редко разрешалось переступать порог кухни в ее лондонском доме, научилась готовить паэлью^[3]