Следы на дне - [3]
Эванс обратил внимание на то, что интересующие его письменные знаки встречаются не только на геммах и битых глиняных черепках, но и на так называемых молочных камнях -- кусках стеатита, которые местные жительницы, нацепив на шнурок, носили в качестве амулетов, безоговорочно веря в их волшебную силу. По местным поверьям, у тех, кто носит такие камни, молока будет в изобилии.
Расставаться с амулетами жительницы Крита, как правило, не хотели, но копии снимать давали охотно.
Столкновения между турками и греками, разыгравшиеся на Крите летом 1896 года, на некоторое время прервали работу Эванса.
6. Мысль о необходимости начать раскопки на Крите преследовала Эванса.
Свои надежды он прежде всего связывал с Кноссом, большим древним городом на Крите, о котором упоминал еще Гомер. И Эванс даже примерно знал, где следует искать этот город. Вблизи от Кандии, на холме Кефала, издавна находили всякое: фрагменты каких-то росписей, черепки, золотые кольца, сосуды из стеатита. На самой вершине холма известный уже нам Минос -- не царь, разумеется, а торговец -- выкопал из-под земли несколько огромных глиняных сосудов.
Эванс был полон решимости приобрести интересовавший его участок. И хотя он встретился с теми же препятствиями, что и Шлиман (сначала с ним не хотели иметь дела, потом запросили бешеные деньги), ученый и не думал отступать.
В 1895 году ему удалось добиться права на раскопки холма. Несколькими годами позднее он стал владельцем участка. Заметим, что он был человеком богатым и мог, подобно Шлиману, на свой страх и риск распоряжаться значительными суммами.
7. Семьдесят пять лет тому назад, в марте 1900 года, Эванс приступил к раскопкам. Он сам впоследствии говорил, что не очень надеялся на крупные открытия: Кносс погиб много тысячелетий назад, весьма возможно, что последующие поколения давно уже по камешку разнесли и остатки домов, и городскую стену.
Все, однако, обстояло иначе. Убедиться в этом Эвансу и его помощникам пришлось буквально в течение ближайших нескольких дней.
С самого начала здесь не удалось обнаружить никаких предметов или вещей греческих или римских времен. Это могло означать только одно: если под толщей холма покоятся остатки Кносса, остатки древних времен, то они никем не потревожены.
И они действительно сохранились -- и руины дворца, и многое иное.
...С большим тщанием работают нанятые Эвансом тридцать землекопов. Они просеивают и просматривают землю самым внимательным образом. Ни один, даже мельчайший, черепок не ускользнет от археологов.
Обломки ваз, чашек, плошек, тарелок... Но не только черепки попадаются исследователям. Вот какая-то стенная роспись, вернее, часть росписи -кусочек сада с изображениями ветвей и красивых листьев. Вот кусок плоского кирпича, или, скорее, табличка, покрытая письменными знаками и, вероятно, цифрами -- чем же иным могут быть повторяющиеся ряды значков, расположенные по горизонтали и вертикали?
А вот кусок стены, да еще с явными следами пожара! Удастся ли когданибудь узнать о ней что-нибудь более определенное?
Несколькими днями позже -- новая сенсация. Присмотревшись к остаткам извлеченной на свет штукатурки, покрывавшей некогда стены, исследователи вдруг обнаруживают фрагмент человеческой фигуры в натуральную величину. Девушка? Конечно. Посмотрите только, какая у нее узкая, "в рюмочку", талия!
Незнакомка с иссиня-черными волосами и коричневатой, загорелой кожей несла высокий, суживающийся книзу сосуд. Правой рукой она держала его за ручку, левой, на уровне пояса, поддерживала внизу. И, судя по тому, как она откинула свой корпус назад, сосуд был нелегким.
Лишь впоследствии удалось установить, что этот обломок фрески был частью фриза с изображением какого-то, вероятно, праздничного шествия -- с цветами, сосудами, ящичками.
Но скоро оказалось, что и Эванс, и его помощники ошиблись: на найденном обломке был изображен мужчина, вернее, юноша. Внимательное изучение подтвердило: на Крите, так же как некогда в Египте, именно мужчин изображали с красновато-коричневой кожей, а женщин наделяли белой, молочно-белой.
...У юноши было вполне европейское обличье, и он в общем ничем не отличался от молодых людей, которых Эванс знал на острове, -- черты лица во всяком случае были примерно такими же.
Месяцем позже в одном из коридоров было найдено еще одно изображение шествия, на сей раз уже не смутно угадываемое по одной-двум фигурам. Двадцать два человека были нарисованы на цоколе стены! И все в натуральную величину. Все без сандалий. Это могло означать только одно: процессия была священной.
Так выяснилось, что стоит лишь тронуть слежавшуюся, твердую землю холма, как результат даст себя знать.
Через две недели после начала раскопок Эванс уже стоял перед остатками строений дворцового вида. А потом рабочие натолкнулись на такое, о чем вряд ли кто-нибудь мог и мечтать.
Когда они раскопали небольшое помещение, а в нем углубление три метра длиной и два -- шириной, похожее на ванну, к которой вели вниз восемь ступеней, Эванс решил, что обнаружена ванная комната. Но рядом оказалось еще одно помещение, примерно четыре метра шириной и шесть метров длиной. С трех сторон в этой комнате у стен стояли каменные лавки, в четвертой стене -западной -- была дверь, а возле обращенной на север стены археологи увидели нечто совсем неожиданное: высокий каменный трон!
