Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни - [82]

Почти четыреста лет назад Дарби Филд считал гору Вашингтон глухоманью, лишенной экономической ценности. В последующие столетия эти места манили к себе туристов как раз тем, что оставались редким островком дикой природы в море возделанных полей. Как писал один хайкер в 1882 году: «Альпинист здесь вкушает все прелести дикой природы». По иронии судьбы, именно неприступность горы обернулась ее полным укрощением. Тогда я даже не догадывался, что если бы не цепочка исторических случайностей и резкая смена общественных настроений, то многие другие вершины, которые я пересек на Аппалачской тропе, могли бы выглядеть точно так же.

* * *

В нескольких сотнях миль к северу от горы Вашингтон стоит ее близнец, гора Катадин. Изначально они мало чем отличались друг от друга. Индейцы, жившие у подножия горы Катадин, насколько нам известно, тоже никогда не поднимались на нее, опасаясь обитавшего там крылатого духа грома по имени Памола. Обе горы были признаны самыми высокими вершинами в своих штатах: на языке пенобскотов «Катадин» означает «Величайшая гора». Тем не менее с появлением колонистов все изменилось. В то время, когда по склонам горы Вашингтон уже бродили толпы туристов, гора Катадин, отгороженная от всего мира милями мрачных северных лесов, оставалась неприступной. Только в 1804 году, более чем через полтора столетия после покорения горы Вашингтон, на вершину горы Катадин поднялась команда правительственных геодезистов, состоявшая из одиннадцати человек.

В 1846 году Генри Торо предпринял неудачную попытку подняться на Катадин. Он и двое его спутников добрались до подножия горы на каноэ. Сопровождавший их старый индеец-проводник по имени Луи Нептун посоветовал Торо оставить на вершине горы бутылку рома, чтобы умиротворить горного духа. Во время подъема они часто пользовались лосиными тропами. Однажды, карабкаясь по массивными валунам, Торо посмотрел вниз и увидел в расщелине спящих медведей. («Безусловно, это самое коварное и непредсказуемое место, которое я когда-либо посещал», – позднее вспоминал он.)

Отряд затерялся в тумане, так и не добравшись до вершины. Во время спуска, проходившего в местности под названием «Выжженные земли», Торо, который почти всю жизнь провел в тихом провинциальном городке Конкорд, где не было недостатка в фермах и заборах, делавших ландшафты тихими и уютными, внезапно осознал, что он впервые оказался в по-настоящему глухих местах. Выжженные земли Торо находил дикими, жуткими и невообразимо прекрасными. Именно там он осознал всю бренность человеческого существования. Вспоминая пережитое, он писал:

Это была та земля, о которой мы слышали, земля, сотворенная из Хаоса и Древней ночи. Это был не рукотворный сад, а девственный мир. Там не было ни лужаек, ни пастбищ, ни лугов, ни парков, ни полей, ни пашен, ни пустырей… Человек вообще не имел к этому никакого отношения. Это была Материя, огромная, потрясающая… камни, деревья, дуновения ветра на наших щеках! твердая земля! настоящий мир! здравый смысл! Контакт! Контакт!

Что же, спрашивается, могло настолько сильно отдалить человека – да что там человека, целые поколения, – от земли (Твердой земли! Настоящего мира!), чтобы на него вдруг нашло подобное озарение? Ответ, как мы уже успели убедиться, следует искать в нашем прошлом: это земледелие, которое избавило охотников-собирателей от необходимости ходить пешком и взаимодействовать с целыми экосистемами; это письменность, которая заменила собой ландшафт, являвшийся хранилищем коллективных знаний; это монотеизм, который победил бесчисленных духов и стер с лица земли почти все связанные с ними святилища; это урбанизация, которая собрала людей в искусственных средах; это животноводство, а позднее – технологии, позволившие людям передвигаться с головокружительной скоростью. Евроамериканцы тысячелетиями делали все для того, чтобы забыть, как выглядит первозданная природа. Неудивительно, что внезапная встреча с ней стала настоящим шоком.

После того как на Торо снизошло откровение, на Катадин хлынул поток хайкеров, желавших тоже приобрести там незабываемый и невообразимый опыт. Эта гора стала считаться своего рода антитезой горы Вашингтон, на которую, по словам одного очевидца, «устремились, словно на чайную вечеринку, доселе невиданные полчища мужчин и женщин». Тем не менее, несмотря на растущую популярность, гора Катадин отчаянно сопротивлялась всем попыткам приручить ее. В 1850-е годы, когда все были помешаны на отелях в горах, политики штата Мэн, завидуя коммерческому успеху горы Вашингтон, решили проложить дорогу по Катадину и послали на разведку команду геодезистов. Вернувшись, те предложили настолько абсурдно крутой маршрут, что ни один экипаж не смог бы по нему проехать, и поэтому проект вскоре был заброшен. Даже в 1890-е годы, когда строители переставляли на горе Вашингтон валуны, чтобы сделать пешеходные дорожки настолько ровными, чтобы по ним можно было ходить с завязанными глазами, тропы на горе Катадин оставались, по словам Уотерманов, «самыми ухабистыми и непроходимыми во всех северных лесах».

Чем дольше гора Катадин сопротивлялась попыткам ее благоустроить, писали Уотерманы, тем более привлекательной она становилась для «пилигримов», которые восхищались ее диким нравом и одновременно боролись за ее неприкосновенность. В 1920 году эксцентричный миллионер по имени Персиваль Бакстер поднялся на Катадин по головокружительной тропе Лезвие Ножа. Потрясенный увиденным, он поклялся, что эти земли навсегда останутся «дикими». В следующем году, став губернатором штата, он захотел придать этому району статус государственного парка. Законодательный орган штата отказался это делать, и тогда Бакстер скупил на свои деньги прилегающие земли, приобретя в конечном итоге двести тысяч акров, на месте которых позже был создан государственный парк. С самого начала Бакстер настаивал на том, что «все, что связано с парком, должно быть простым и естественным и должно по возможности оставаться примерно таким же, каким оно было в те времена, когда только индейцы и животные свободно бродили по этим местам».