Следы апостолов - [14]

— Кто здесь? — спросил Доминик, распахивая дверь кареты.

— Адъютант военного министра князя Понятовского, — отвечали ему. — Князь уже два часа, как ожидает вас в корчме.

Обрадованный Доминик, не коснувшись подножки, спрыгнул прямо в грязь и, поправляя на ходу свой костюм, зашагал к двери мимо притихших драгун, составлявших охрану Понятовского. — Через час выезжаем! — крикнул он с порога своему человеку.

Военный министр герцогства Варшавского князь Понятовский сидел один в главном зале корчмы у камина, вытянув ноги к огню. По его напряженному лицу перебегали тени. В руке у него была погасшая трубка с длинным тонким мундштуком из сандалового дерева. Он задумчиво покручивал ус и что-то тихонько бормотал. Рядом на столе стоял графин с вином и серебряный кубок с княжеским гербом.

— Дорогой, Юзеф! — воскликнул Доминик, устремляясь к другу. — Как я рад тебе!

Они не виделись около года. За это время в жизни князя Понятовского случилось многое. Теперь он был уже не только военным министром, недавно одержавшим победу над австрийцами в сражении под Рашином, но и командиром польского корпуса в армии императора Наполеона, что, несомненно, ценилось им куда больше, так как позволяло надеяться на скорый реванш. Вкус победы под Зеленцами так и не смогла перебить горечь поражения восстания Костюшко. Не было дня, чтобы князь Понятовский не мечтал возродить былую славу Речи Посполитой. В этих мечтах Доминику Радзивиллу тоже была отведена своя роль, о которой тот пока и не догадывался.

Разделишь со мной трапезу? — спросил Понятовский. — Я уже два часа тебя караулю, проголодался. — И не дожидаясь согласия, сделал знак своему адъютанту. — Признаться, ты совсем не удивил меня этим своим решением, — продолжал он, наливая молодому Радзивиллу вина. — Представляю, что скажет твоя тетушка.

— Она поймет, — отвечал Доминик, промокнув платком усы. — Сама-то в свое время заставила Кароля вертеться угрем. Пусть теперь не пеняет… Да, кстати, я очень надеюсь на твое участие, о чем и писал к тебе давеча.

— Будь уверен, я приму участие, как только вернусь в Варшаву. Можешь на меня положиться. А что с разводом?

— Обещают хлопотать, но, боюсь, непросто это будет.

— Да, Святой престол такие дела не любит… Но ради верного слуги своего, надеюсь, смягчится и, как всегда, примет мудрое решение.

— Я тоже надеюсь, — поспешил согласиться Доминик, несмотря на гнездившиеся в глубине души сомнения.

— Однако дорого же это тебе обойдется, — заметил его собеседник.

— Я готов заплатить любую цену, пусть даже понадобится достать звезду с неба.

— Не думаю, что тебе понадобится лезть за звездой на небо. То, что нужно Ватикану, у тебя уже есть.

— Поверишь, но я готов отдать все свое золото, только чтобы быть с ней.

Понятовский снова раскурил трубку и покачал головой.

— Нет, мой мальчик, — продолжал он, задумчиво глядя в огонь, — речь не о золоте. Ватикан хочет заполучить двенадцать Апостолов, которых ты хранишь у себя в Несвиже, и тебе придется их отдать, чтобы Папа поставил свою печать на таком важном для тебя документе.

— Нет, Юзеф, не бывать этому, пока я жив! — вскричал Радзивилл. — В моих венах течет кровь королей Речи Посполитой! Мои предки не раз доказывали на деле свою преданность Святому престолу, так что я вправе рассчитывать на снисхождение!

— Что ж, — сказал Понятовский, — на все воля Божья.

Пока накрывали на стол, молодой князь и военный министр вышли на улицу. В редких разрывах облаков были видны первые звезды, отражавшиеся в заполненных водой колеях. Из конюшни доносились громкие голоса драгун, прерываемые взрывами хохота.

— Есть у меня к тебе один разговор, — начал Понятовский, взяв Доминика по-отечески за плечи. — Очень важный разговор, от которого может зависеть многое в твоей жизни.

8

1 мая 1942 г. Берлин

— Почему вы так побледнели, мой друг, — оторвался от мыслей Отто Вагнер, — да не волнуйтесь, насчет шпиона, я пошутил. Мне, кажется, что мы найдем общий язык. Насколько я осведомлен, Анна Штраубе русская, следовательно, ее племянник, сын ее брата или сестры, тоже русский. Наполовину. Стало быть, самый что ни на есть ортодоксальный носитель этого языка и культуры. А это именно то, что мне и нужно. Скажите, Генрих, как давно вы не были в России?

— Больше двадцати лет. А если быть более достоверным, то двадцать два. Я знаю, что за это время там многое поменялось, включая культурные и другие традиции, но язык мало изменился, хотя в нем появились новые, труднопроизносимые слова, — посетовал Генрих.

— Какие слова, например? — уточнил Вагнер.

— Например, ОСОАВИАХИМ, — недолго думая, произнес Генрих, — когда я впервые прочел это слово в одной из издающихся в Париже русских газет, я подумал, будто оно специально предназначено для того, чтобы вселять во врага ужас.

— А что означает эта странная аббревиатура, — заинтересовался Вагнер, в большей степени все же решивший проверить свою интуицию.

— Общество содействия обороне, авиации и химической промышленности. Как то так, — ответил Генрих.

— Довольно-таки неуклюжая расшифровка, — расслабился Вагнер, — простите меня, дружище, я всегда вижу во всех незнакомых словах магическую подоплеку. Скажите, Генрих, как у вас со временем? Хотелось бы посвятить вас в свои планы. Не возражаете, если мы продолжим беседу за рюмкой коньяка в ресторанчике неподалеку?