Следы ангела (сборник) - [11]

Лежит себе дальше Чека, не спится, ворочается, да на подсвечник медный засматривается, да на иконы, да время от времени на батюшку озирается – спит, или нет. А нечистые, видать, мучают, чего-то нашептывают ему, вот он уж и встал с дивана-то, да потом снова лег, вздохнул тяжело, снова привстал, в окно посмотрел, а чего там – ночь кромешная, окно только какое-то горит в доме за рекой. Еще поежился на кровати, да вроде и уснул. Но через пять минут как подскочит, будто под ним черти сковородку раскалили, как подскочит, и руку в карман, а у него там ножик. Он вообще с ножом-то не расставался, в баню даже с ним ходил, ну, душегубец, чего с него взять. Этим ножом его однажды и закололи.

И вот он с этим ножом над батюшкой встал, стоит, смотрит глазами голодными волчьими, весь налился кровью, вены на шеи худой ходуном ходят. Минут пять так стоял, потом прислушался к дыханию Никодима, спит вроде ровно, ну и занес над ним нож, убить, значит, хотел, а в это время слышит голос спокойный, батюшка говорит: «А ты с грехом-то с этим справишься? Смотри, а то ведь топиться потом пойдешь». И лежит себе спокойно дальше, даже не повернулся к Чеке. Тот нож аж выронил, зубами застучал, рыдать начал. А батюшка ему еще подбавил: «Ну, не плачь, не плачь, не ты это, искушает тебя дьявол, иди ложись, спи, завтра ничего не вспомнится».

Да какой уж тут спать! Ушел Чека от батюшки, до утра бродил по деревне, как неприкаянный, а утром домой пришел к Анюте, мокрый весь, говорит, утопиться хотел, но она баба, конечно, не выгнала его, так с тех пор он долго не пил, порядочным сделался. А как отца Никодима встретит, все извинения просил, тот уж сам его избегать стал, неудобно ему, видишь ли, было, что перед ним Чека заискивает.

Да и забыл отец Никодим про этот случай, когда вспоминать-то ему? Народ так и шел со всей округи. Однажды он даже предсказал одной девушке судьбу ее, он про всех все видел, да не говорил, а здесь, видишь, сказать решил.

Ей лет 17 было, ага, только школу закончила, из Власеново, кажется, сирота, у тетки росла. Время пришло в город ехать, учиться, так вот она и пришла спросить – ехать ей, или не ехать? Потому что у тетки той окрамя ее тоже никого не было, а если хворать старая вздумает? Вроде как за ней ухаживать-то некому. Но тетка сама девку гнала – езжай в город, в люди выходи, нечего тут подле меня околачиваться.

Ну, отец Никодим, видать сжалился над ней, или увидал чего страшного: «В город поедешь ты, на учителя рисования хочешь поступать, знаю я, знаю». Ну, еще бы не знал, не такое угадывал. И дальше говорит: «Вот, поедешь ты, да не поступишь, и домой не вернешься, стыдно будет тетке показываться, пойдешь работать, да свяжешься с компанией плохой, пить начнешь, девственность потеряешь, а потом продавать себя начнешь – вынуждена будешь, денег-то не будет, с работы гнать начнут. Через год, правда, образумишься, снова пойдешь поступать, поступишь, но отказаться от прелестей греховных не сможешь, и погонят тебя с института, а ты к тому времени уж носить под грудью будешь, а кому нужна-то с детем да без образования? Тетка твоя к тому времени прикажет жить. Ты бы и вернулась в дом, но опять же – как в глаза соседям смотреть? Поведет тебя дорожка дальше по наклонной. Продолжать?» – И отец Никодим перекрестился.

А девочка-то уж вся в слезах, а до чего красивая она была, вот, прям, как по телевизору-то кажут актрис – нисколько не уступает. Ревет, сказать ничего не может, только головой кивает, продолжай, батюшка, продолжай.

«Ребенка родишь, мальчика, в детдом сдашь, а сама снова за старое. Мужчину встретишь, сначала хороший покажется, потом бить тебя начнет, склонять на всякие мерзости. Будешь с ним воровать ходить, людей привлекать красотой своей, заводить в темные места, а там уж… Страшная судьба тебя ждет, проволока колючая перед тобой замаячит, да Бог тебя остепенит, не даст за последнюю черту переступить. Покаешься, воцерквишься, а потом узнаешь, что есть мастерская большая по иконописи, батюшка тебе даст рекомендацию, благо талант свой к рисованию растерять не успеешь, и вот начнешь иконы красивые писать, одно загляденье. Вот что ждет-то тебя, милая». Закончил отец Никодим и опять перекрестился: «Взял грех на душу свою во спасение чужой».

«Что же делать мне теперь?» – А слезы так и текут как из колонки водяной. «Что делать? Ты спрашиваешь? Иди сразу в мастерскую иконы пиши, и каяться не о чем будет, и уважение, и людям польза и Богу радость, а письмо рекомендательное я тебе дам».

Девчонка-то так и сделала, помню, тетка ее часто в храм наш приезжала, молилась на коленях, да батюшки к тому времени уж не было. Намедни вот только девчонка-то та приезжала в деревню, она заслуженная уж художница, икону свою привезла в дар, ох и красивая икона – на ней фарисей Никодим, один из учеников Христа, миром тело Господа умащивает, теперь эта икона как из трапезной-то в храм заходишь – по леву руку стоит, глаз радует. И сын-то у мастерицы в художники пошел, а муж – батюшка у нее, в городе служит. Вот, значит, как судьбу-то она обманула, а если бы ей тогда весь путь ее не разложили, то сколько бы времени она потеряла – ох, а жизнь, она и так короткая, никогда бы себе не простила этого. Вот, значит, и не грех будто был у отца Никодима, когда он ее душу-то спас, предсказывая. Да ведь и тебя он предсказал мамке-то твоей. Дааа…