Следующий! Откровения терапевта о больных и не очень пациентах - [71]

Вечер выдался относительно спокойный. Я проконсультировал парочку молодых матерей, съездил к пожилой даме, страдающей инфекцией мочевых путей, и уже собрался идти домой. На часах было почти одиннадцать, когда зазвонил телефон, и я решил ответить на последний звонок.

Пациент: Могу я узнать, с кем разговариваю?

Я: Разумеется. Меня зовут доктор Дэниелс. Чем я могу вам помочь?

Пациент: Здравствуйте, доктор Дэниелс. Меня зовут Анджела, я собираюсь покончить с собой, и это все ваша вина.

На этом трубку повесили. Я попытался перезвонить, однако линия все время была занята. На компьютере высветился номер телефона и адрес пациентки, но никакой другой информации о ней не появилось.

Я никогда не встречал Анджелу раньше – и при этом вот-вот должен был стать виновным в ее смерти. Даже в дни, когда мной овладевал очередной приступ самолюбования, я знал, что вряд ли совершенно незнакомый человек станет сводить из-за меня счеты с жизнью. А еще я сильно сомневался, что Анджела действительно решила умереть. Но делать все равно что-то надо было. Вот только что? Я ничего о ней не знал. Интуиция подсказывала, что лучшее всего забыть об этом звонке, а любые другие варианты – пустая трата времени.

Проблема в том, что все звонки, поступившие дежурному консультанту, записываются, и если назавтра Анджелу обнаружат мертвой, то я не смогу заявить, что ничего не знал. Меня отнюдь не прельщала перспектива объяснять потом в суде, почему я ничего не предпринял, хотя человек недвусмысленно дал понять, что собирается покончить с собой. «Я считал это пустой тратой времени, ваша честь», – наверное, не самая удачная линия защиты.

Я очень неохотно отправился по указанному адресу. Подъехав к нужному дому, я обнаружил там недовольную бригаду «Скорой помощи»: Анджела позвонила и в неотложку. Нам никто не открыл, и после безрезультатных криков в щель для писем мы скрепя сердце признали, что придется ломать дверь. Один из фельдшеров, оправдываясь, сказал, что им запрещено это делать в соответствии с нормами техники безопасности. Я бы с радостью выбил дверь ногой, не будь слишком хилым для этого. В отчаянии мы позвонили полицейским, которые приехали где-то час спустя и одним пинком вышибли входную дверь.

Мы все ввалились в дом и принялись разыскивать Анджелу. Я влетел в ванную и остановился как вкопанный.

В ванне лежала Анджела. Я решил было, что она мертва, как вдруг заметил пузырьки воздуха, поднимающиеся от ее рта. Кроме того, она перевела взгляд с потолка на меня. Я схватил ее под руки и вытащил из воды.

Ее дыхание почти не сбилось, и она спокойно посмотрела мне в глаза:

– Вы доктор Дэниелс? С вас новая дверь.

Анджела явно ждала, пока мы вышибем дверь, чтобы сразу же погрузить голову под воду.

Не возникало никаких сомнений в том, что она все тщательно спланировала – даже надела черный купальник, чтобы ее не застали обнаженной. Анджела определенно была весьма довольна собой, когда сидела в ванне в окружении двух фельдшеров, двух полицейских и меня: ожидая ее дальнейших действий, мы все набились в крошечную ванную комнату.

В ванне лежала женщина. Ее лицо было под водой, а открытые глаза смотрели в потолок. Я почувствовал, как сердце замерло у меня в груди.

Я позвонил дежурному психиатру.

– Ах, Анджела. Мы с ней слишком хорошо знакомы. Она снова провернула один из своих фокусов?

Психиатра изрядно позабавил мой рассказ о событиях того вечера. Как выяснилось, количество ее «попыток суицида» к тому моменту перевалило за сотню, но она ни разу не причинила себе вреда. Как медик, я бы, наверное, пришел к следующему заключению: проблема Анджелы в том, что она очень ранимый человек, испытывающий серьезные трудности в общении, из-за чего ее фрустрация выливается в подобные «крики о помощи». Впрочем, один из копов, не проникшийся к ней сочувствием, назвал ее лентяйкой, которая попусту тратит чужое время и которая после стольких попыток совершить самоубийство должна была бы в этом поднатореть. Психиатр поговорил с Анджелой по телефону и согласился принять ее на следующий день. Я же отправился домой спать.

Некоторые пациенты мне не нравятся

Маркус Смит – один из моих пациентов, и он мне не нравится. Он окончил частную школу, и язык у него подвешен хорошо, но при этом он много пьет и избивает жену. Он постоянно грубит администраторам и запугивает их, чтобы те записали его на прием вне очереди, хотя необходимости в этом нет. Точно так же он груб и требователен по отношению ко мне, а не получив желаемого, принимается угрожать, мол, он пожалуется влиятельным знакомым и в местную газету. С каждой минутой, проведенной в его обществе, запасы моего терпения и сочувствия неумолимо иссякают. Во время учебы в университете я узнал о многих редких болезнях, с которыми вряд ли когда-нибудь столкнусь, но никто из преподавателей не рассказал, как вести себя с такими вот людьми.

Мне нравится, что благодаря работе я получаю возможность встречаться с людьми всех возрастов и различного происхождения. Это самая увлекательная составляющая моей профессии, и из нескольких тысяч пациентов, которых я принимаю ежегодно, подавляющее большинство мне нравится. Однако всегда находится парочка пациентов вроде Маркуса Смита, которые меня раздражают и выводят из себя. Все врачи недолюбливают одного-двух из своих пациентов, хотя, как правило, и отказываются признавать это, если не считать редких задушевных бесед с приятелями-медиками.