Следующая пандемия. Инсайдерский рассказ о борьбе с самой страшной угрозой человечеству - [27]

Когда больницу привели в порядок, заирский Красный Крест начал отправлять грузовики для сбора трупов в окружающие деревни. Это было крайне опасное занятие еще и из-за враждебного отношения местных жителей. Они хотели обращаться с мертвыми по своим обычаям – с прикосновениями, поцелуями и омовениями. Некоторых парней даже избили за то, что они пытались забрать трупы.

По штатному расписанию в больнице Киквита должно было быть 12 врачей, 200 медсестер и акушерок и 60 санитарок. Из оставшихся врачей трое были больны: один поправлялся дома, двое – в больничном отделении. Еще остались три медсестры и одна санитарка. Они работали несколько дней без отдыха, без руководства и без защиты.

Директор больницы нанял еще двух медсестер и санитарку, а также одна медсестра из персонала больницы оставалась работать до следующего утра, пока ее не сменял волонтер. Таким образом, всю первую неделю в больнице посменно работали всего три медсестры и одна палатная санитарка. Вскоре после нашего прибытия скончалась третья монахиня ордена малых сестер бедных, сестра Даниеланджела Сорти; ей было 48. Всего погибнет шесть монахинь. Последней жертвой станет сестра Витароза Цорца. Ей был 51 год, она приехала в Киквит работать медсестрой в отделении с больными монахинями. Вероятно, она умерла в результате незначительного нарушения инфекционного режима. Ее болезнь и смерть стали для нас самым тяжелым моментом. Пьер, рискуя собой, с любовью ухаживал за ней на протяжении всей ее болезни. Он же выкопал для нее могилу.

В отделение неотложной помощи продолжали поступать пациенты. Если жалобы указывали на Эболу, их обследовали в одной из двух отдельных палат и при вероятности заражения направляли в третий павильон.

Чтобы попасть в карантинное отделение, достаточно было малейшего намека на симптомы Эболы. Я уверен, что ошибок хватало и из-за этого здоровые люди заражались уже в больнице.

В больничной аптеке имелись препараты для перорального приема и парентерального введения, включая хинин, хлорохин, антибиотики, успокоительные и анальгетики, но при этом в больнице не было ни воды, ни электричества.

Как правило, иглы использовали индивидуальные, однако из-за проблем с их надлежащей утилизацией повышался риск для медицинских работников: можно было случайно уколоться, поскольку в отделениях царил полумрак. Мы распорядились свести к минимуму инъекции и инфузии и поощряли родных заботиться об увлажнении ротовой полости больных.

К 20 мая третий павильон был полон, но к тому времени помогать нам вызвались и другие медсестры, так что мы смогли открыть еще один карантинный павильон. Как только пациенты вступали в фазу выздоровления, их переводили в соседнее здание, где риск заражения был намного ниже.

Создавая систему надзора, я работал вместе с координатором операции доктором Дэвидом Хейманом из женевского отделения ВОЗ. В качестве сотрудника Службы расследования эпидемий он был свидетелем вспышки в Ямбуку и потому сохранял спокойствие среди бушевавших волн инфекции.

Важнейшей задачей для меня было разобраться в эпидемиологии, выявить все случаи и людей, которые контактировали с больными. Втайне я надеялся проследить цепочку передачи инфекции вплоть до нулевого пациента – того, кому не повезло стать первой мишенью, когда зоонозная инфекция преодолела межвидовой барьер и перепрыгнула от животного к человеку, – и доказать, что вспышка вызвана единичным заражением. Для этого приходилось ездить с нашими командами по району и выявлять случаи.

Вместе с одним студентом из медицинской школы Банду, который был моим переводчиком, я обучил заирцев сбору и анализу данных. Главные вопросы были следующие: «Где умирают люди?», «Сколько их там?», «Какого они возраста?», а также «Как вы думаете, кто вас заразил?» и «С кем вы общались?»

Когда начали поступать данные, мы разделили случаи на «вероятные» и «подозрительные» на основе симптомов и принялись кодировать ответы на вопрос об источнике заражения. Эту информацию можно было использовать, чтобы продвинуться по цепочке к первоисточнику. Мы учитывали и число заболевших медицинских работников – это показатель эффективности наших мер профилактики и усовершенствования процедур.

Используя полученные данные, я пытался сосредоточить поиск на группах с самым высоким уровнем заражения. Мы хотели, чтобы нам немедленно сообщали обо всех смертях: это позволяло безопасно похоронить умерших и перевести всех лиц с подозрением на инфекцию из дома в больничные условия, где человек получал лечение и, что не менее важно, не мог заразить других людей.

В ходе расследования мы записывали, с кем контактировали все умершие и те, у кого было подозрение на Эболу. Если анализы давали положительный результат, контакты проверяли еще раз, а затем в течение трех недель следили, не заболел ли кто-то из круга контактных лиц. Те, кто не имел симптомов, не представляли риска в отношении распространения инфекции. Характер нашей реакции определялся поведением таких людей и варьировал от периодической проверки с просьбой звонить в случае начала болезни до трехнедельного карантина всей деревни с вооруженной охраной для обеспечения изоляции. Очевидно, что желание общин сотрудничать зависело от принимаемых нами решений, особенно в первые дни, когда людей на карантине даже не обеспечивали питанием.