Следствие защиты - [44]
Что касается Шивы Сингх, то Уоррену она представлялась честной женщиной, верившей в закон и порядок и желавшей помочь полиции. Очевидцы всегда слишком уверены в том, что они видели. Однажды убедив себя в какой-то версии, они на законном основании были заинтересованы в том, чтобы и впредь ее придерживаться. Большинство свидетелей-очевидцев обычно не имели времени даже на то, чтобы отличить красное от зеленого или короткое от длинного. Они делают это уже позднее, не осознавая того.
Кажется, что об этом известно всем, кроме судей.
Рассказ Гектора был очень прост. Гектор никогда не отступал от него, никогда сам себе не противоречил, никогда не краснел, за исключением того момента, когда рассказывал о тележке из “Сейф-уэй”. Возможно, это тоже было правдой; он действительно мог ее где-то найти, уверенный, что потом вернет в супермаркет, но не сделал этого, а потому и устыдился. Я верю ему, подумал Уоррен. Этот человек не способен на убийство.
Уоррен сцепил пальцы за головой и откинулся назад, на спинку стула, хрустнув при этом позвоночником. Это было похоже на безумие. Он добился взаимопонимания с Лу Паркер. Впереди у него маячил процесс Баудро. Самый важный судебный процесс в его жизни. Если бы Уоррену удалось выиграть его со Скутом, если бы он смог произвести на Скута хорошее впечатление, он достиг бы даже большего, чем простое возвращение на прежний путь. Однако Уоррен не мог заставить себя отступиться от Куинтаны. Ему тогда стало бы очень стыдно.
Однажды Уоррен поставил на Верджила Фрира и проиграл. Может быть, жизнь предоставила ему всего лишь одного такого клиента. А может быть, и нет, и Уоррен снова повторял ту же самую ошибку. Мысль об этом казалась ужасающей.
Но с упрямой уверенностью он отогнал эту мысль прочь. Он уже не тот человек, каким был четыре года назад.
– Нет, Гектор, я не верю, что это сделал ты.
– Вы не верите?
В глазах Гектора снова засверкали слезы. Были ли это слезы боли или радости, Уоррен не знал.
– Нет, я действительно в это не верю. Я никогда не стал бы лгать тебе.
– Тогда почему я должен идти в тюрьму на двадцать лет?
– Мне нечего тебе на это ответить, – сказал Уоррен.
Гектор медленно покачал головой.
Щеки Уоррена вспыхнули.
– А теперь слушай меня. Я нарушаю правила, но я скажу, что бы сделал я, окажись на твоем месте, – я имею в виду, если бы я был невиновен, если бы не дурачил своего адвоката в надежде на чудо, которое никогда не произойдет, – так вот, тогда я бы как следует помолился и согласился пойти на суд. Если бы я действительно был невиновен. Но это твоя жизнь, а не моя. Твои шансы на проигрыш очень велики. Они просто огромны. Колоссальны. Твое дело выглядит безнадежным. Я не подталкиваю тебя ни на дюйм ни в том, ни в другом направлении. Я просто говорю тебе, что думаю.
– Хорошо, – тихо сказал Куинтана.
– Что хорошо?
– Я иду на суд.
– Ты хочешь сделать это? Испытать судьбу?
– Да.
– Ты понимаешь, что произойдет, если ты проиграешь?
– Да. Меня убьют, заставят уснуть навечно. Может быть, это не так страшно, как двадцать лет тюрьмы. Я не знаю. Для меня это неважно. Я невиновен.
“Пустяковое дело, оно должно быстро пойти”. Что же я-то делаю? Играю жизнью и смертью другого человека? Но нельзя же принуждать другого признаваться в преступлении и отнимать у него целых двадцать лет жизни, особенно если он утверждает, что невиновен, и ты веришь ему. Разве быть адвокатом – это значит делать такое? И со званием человека это вряд ли совместимо. Чувство уверенности в невиновности Куинтаны вновь поднялось со дна души Уоррена. Если я и верю в это, подумал Уоррен, то все-таки мой выбор несравним с тем выбором, что сделал Куинтана. И если его казнят, то мне предстоит прожить с этим больше, чем ему.
Не было никакой возможности пожать друг другу руку ни сквозь решетку, ни сквозь щель под нею, предназначенную для передачи документов. Уоррен прижал ладонь к холодному металлу. Куинтана прислонил свою с другой стороны.
Уоррен собрал со стола бумаги.
– Я сделаю все, что смогу, – пообещал он. – Мы, как говорится, доставим этим мерзавцам удовольствие за их деньги. Но только, ради Бога, если ты передумаешь, дай мне об этом знать.
Судья Паркер вызвала Уоррена в свой кабинет после разговора с Нэнси Гудпастер. Нэнси выглядела несчастной. Она сказала Уоррену:
– Я думаю, вы делаете ошибку. И вы, и Куинтана.
Уоррену снова вспомнились его юношеские представления о том, что закон призван защищать людей, а адвокаты – знаменосцы порядочности и чести. И еще он вспомнил, как Гектор сказал: “Я не знаю. Для меня это неважно. Я невиновен”.
Уоррен сидел на диванчике напротив книжного шкафа, полного “гарвардских классиков”, перед письменным столом судьи. В окно, расположенное за спиной Уоррена, изо всех сил светило полуденное солнце и жгло ему шею. На столе, за тибетской статуэткой, изображавшей коня, стояла бронзовая табличка, некогда упомянутая Риком Левиным, которая взывала к Божественному провидению и обещала здешней хозяйке Божью милость. До сих пор Уоррену не доводилось видеть эту табличку. Он даже подумал, уж не ставит ли ее судья лишь в исключительных случаях.
