Следствие ведут дураки - [15]

Вино оказалось прекрасным и дурманящим настолько, что Ваня Астахов, счастливо подвизавшийся в роли эмигрантки Жанны Николаевны Хлестовой, даже протрезвел. Цепкое дурманящее воздействие настоящего французского вина пустило свои корни, как в жирном черноземе, в добротном русском опьянении водкой, которым Ваня осчастливил себя еще в московском аэропорту. Задиристость и дурачество сменились расслабленной улыбкой, и Астахов откинулся на спинку кресла и полуприкрыл глаза, время от времени косясь на французов и думая, что не такие уж они, иностранцы, скупые и подленькие, как кажется большинству россиян и конкретно ему, Ивану.

Особенно после памятной поездки в английский колледж семь лет назад, из которого его, Астахова, выперли с треском и позором за тотальную неуспеваемость и связь с несовершеннолетней дочерью директора колледжа.

Рядом растянулся Осип. Он мелкими глотками попивал вино, и по лицу его расплылась блаженная улыбка. Надо же, думал Ваня, и Осип сумел оценить букет.

А до того казалось, что мужлан Осип с его неизменным «чаво?» и манерами, словно перенятыми у деревянных вояк из сказки про Урфина Джюса, может оценить разве что букет венерических заболеваний.

– Хорошо… – пробормотал Ваня вслух. Может, и к лучшему, что у него нелады с отцом и он уехал из России. За границей он начнет новую жизнь. Все будет прекрасно. Быть может… Ваня выпил еще вина… быть может, ему даже стоит жениться. Да вот хотя бы на Насте. Потому как француженки-то, говорят, сплошь страхолюдные, на плохо маринованных селедок походят.

И ничего, что он, Иван, по паспорту проходит как Жанна. Сущность-то мужская.

Француз поднялся со своего кресла и медленно пошел по проходу. Остановился возле Ивана и что-то проговорил на своем языке. Фраза была длинной, круглой и смятой в самом финале, как будто прокатилась пустопорожняя бочка, скатываясь под гору и разлетаясь на мелкие кусочки.

– Чаво? – за Ваню ответил Осип, поднимая соловеющие глаза. – А, мусью? «…Постой-ка, брат мусью! Шо там тянуть…» э-э-э… «пора бы к бою»…

Разрозненные и разлохмаченные цитаты из Лермонтова, по всей видимости, представлявшие собой все, что осталось от школьной программы, освоенной Осипом лет этак сорок назад, были оборваны ленивым Настиным:

– А ничего француз-то. Вань, ты глянь, как он на тебя смотрит-то, а? Это как бы чего не того не получилось, а? – выдала она путаную фразу.

– Ничаво… – бессознательно копируя Осипа, проговорил Ваня и одернул на коленях подол платья. Француз длинно и липко ухмыльнулся и, положив Ивану руку на плечо, что-то сказал, а потом старательно выговорил по-русски, смешно коверкая слова:

– Сюрпри-из, пожайлеста… хараще-е-е.

– Як лыцо кавказской нацьенальности гррит, – заметил Осип, разглядывая француза. – Куда это он тебя тащит, енто… Жанна?

Ваня пожал плечами и улыбнулся французу:

– Ну ты, же-не-манж-па-сис хренов? (Ваня вспомнил Ильфа и Петрова, о которых совсем позабыл экс-диссидент месье Стефан, он же Степан Семенович Гарпагин.)

– О! – выговорил француз, потому как упомянутая фраза, как известно, обозначала трогательную жалобу «я не ел шесть дней». – Поиде… поиде.

– Это уже какой-то церковнославянский пошел, – выговорил Иван Саныч. – «Предел преидоша и вола вдовича взяша»… гм.

Но тем не менее встал и пошел с французом по проходу, вероятно, предполагая, что ничего плачевного из этого не ниспоследует. Осип скептически посмотрел вслед удалявшейся парочке и проговорил:

– И чаво Ваньке-от нада-а? Куда они поперлися-то? Хранцуза, что ли, никогда не видел? Так насмотрицца еще в ентом… городе Париже. Хотя он ентих иностранцев много видел… он грил, шо Алексан Ильич посылал его учиться в этот… Лондон, – Осип со свойственным ему разбродом в фонетике поименовал столицу Англии с ударением на последний слог. – Или где-то там рядом.

– Да причем тут иностранцы? – поморщилась Настя. – Ты что, забыл, как мы ехали в поезде из Москвы в Мокроусовск? Да Ванька просто на халяву выпить намыливается. Вот и вся премудрость, собственно. А будь то француз или японец, ему все равно.

– Японец водки пить не будет, – мудро отметил г-н Моржов.

– А и француз не будет, – сказала Настя. – Они вино пьют, французы. А япошки твои, между прочим, сакэ хлещут. Водка японская.

– А, – скривился Осип, – знаю. Пил той сакэ. Когда… енто… во Владивостоке грузчиком в порту работал. Только рази это водка, Настюха? Так, баловство одно. И рисом воняет.

В тот самый момент, когда Осип и Настя обсуждали национальные напитки различных народов, француз и пьяненький Ваня Астахов в обличье Жанны Николавны Хлестовой зашли в туалет. Ваня сам и не понял, как они тут очутились.

Хитрый галл с загадочным выражением лица вынул что-то из кармана и зажал в кулаке, а Иван выговорил ломающимся фальцетом:

– Не… ну ты че? Чего ты меня сюда приволок-то, а?

Француз неопределенно пожал плечами, и в его глазах мелькнуло что-то такое, по чему Астахов понял: до француза дошел смысл его вопроса.

Чего решительно быть не могло, потому что тот не знал русского языка.

Или делал вид, что не знал.

Ваня слабо трепыхнулся, но в тот же момент француз ухватил его за задницу и притиснул к себе; Иван Саныч ткнулся носом в расстегнутую рубаху, и в ноздри полезли клочковатые волосы, густо произраставшие на груди «интуриста». Астахов хотел что-то выкрикнуть, но рот и гортань свело судорогой, и наружу выпростался только слабый булькающий звук, напоминающий кудахтанье придушенной курицы.