Следствие разберется - [32]

Прошло несколько дней. Судья Дударь, удовлетворившая замечания прокурора, скорее всего, ею же и написанные, отказалась принять мои. Утруждать себя сравнением аудиозаписи заседания с текстом протокола никто, разумеется, не стал. За это время судья Мосгорсуда Александрова сумела лучше подготовиться и продолжила рассмотрение апелляционной жалобы. Суд явил очередную увесистую порцию чудес.

Я снова участвовал в режиме телеконференции. Но вот Масляеву почему-то доставили лично, явно отводя ей какую-то особенную роль. При этом не явился её адвокат. Судья сочла возможным провести заседание в его отсутствие. Нина Леонидовна заявила об отказе от апелляции. Чувствовалось, что в силу каких-то неявных обстоятельств отношения Масляевой со следствием и судом приобрели новый истерический оттенок. Должно быть, Полковнику Цахесу оказалось недостаточно прежних лжесвидетельств и на Масляеву сильно давили, требуя новых.

В своей речи я рассказал, как задним числом появилась новая версия обвинения, и сравнил трюкача Цахеса с престидижитатором, на глазах изумлённой публики извлекающим из цилиндра кролика. Как оказалось, фокусы злых клоунов, глумящихся над законом и здравым смыслом, только начинались. Карпинская и Лахова представили материалы, которые убедительно доказывали, что решение Басманного суда о содержании меня под стражей незаконно, так как основано на преступной подделке следователя. При малейшем проблеске стыдливости и уважения к праву эти доводы не оставляли апелляционному суду шанса отклонить жалобу, оспаривающую решение судьи Дударь. Адвокаты попросили исследовать эти материалы в заседании. Отказаться от такого исследования можно только при согласии всех участников, но судья Александрова, демонстративно нарушая УПК, отказалась. Карпинская заявила ей отвод. Несложно догадаться, что, подобно коллеге Дударь, Александрова приняла решение оставить себя в процессе.

Гнилая конструкция, которую пытались соорудить следователи, шаталась и трещала, им не хватало аргументов, поэтому Юнга приволок в суд протоколы свидетельских показаний взрослых дочерей Масляевой. Сёстры жаловались, что за ними ведётся слежка, организованная, они в этом уверены, Серебренниковым, Итиным и сидящим в тюрьме Малобродским. Допросы были проведены разными следователями с разницей в пять дней, но тексты протоколов совпадали от буквы до буквы. Если верить датам, то следствие располагало этим убийственным доказательством моей злокозненности ещё до заседания Басманного суда, но отчего-то постеснялось его приобщить и лишь несколько дней спустя направило в ФСБ просьбу выяснить личности преследователей и защитить свидетелей. Налицо была очередная фальшивка, специально состряпанная к заседанию. Позже в деле я обнаружил и ответ ФСБ: в нём сообщалось, что информация о преследовании сестёр Масляевых не подтвердилась.

Мне нравится принятое в суде обращение «Ваша честь». Я пояснил, что не просто следую красивому ритуалу, но предполагаю, что честь в суде – не пустой звук. Я выразил уверенность в том, что все участники процесса обязаны руководствоваться законом и несут равную ответственность за свои слова и поступки. Я потребовал, чтобы следствие обосновало подозрение в моей виновности фактами и доказательствами. В ответ неслось привычное и скучное «есть основания полагать», «собрано достаточно улик и доказательств». Я просил разъяснить, почему вопреки принципу единообразного применения закона все обвиняемые помещены под домашний арест и только я один в тюрьме. В ответ цитировались положения кодекса: обвинён по тяжкой статье, скроется, уничтожит улики, запугает свидетелей, повлияет на ход расследования. Но в отношении остальных приводились те же нелепые, надуманные доводы. Доказательствами следствие себя не утруждало. Я требовал соблюдения своего права на защиту и признания презумпции невиновности, цитировал статьи Конституции и УПК. На эти требования вообще не было ответов. Всякий раз, когда я разражался своими филиппиками, в глазах судей и прокуроров отражалась смесь недоумения, раздражения и даже будто бы своеобразной жалости: вот же, опытный человек, должен бы понимать правила игры, в которой никто не выйдет за ограниченный флажками коридор, а ведёт себя как неразумное дитя. Композитор Александр Маноцков сказал: Малобродский ведёт себя так, как будто существует настоящий суд. В самом деле, я осмысленно придерживался этой позиции, и не только из наивного донкихотства. Это стратагема – игнорировать нечестные правила, презирать подменяющий правосудие сговор суда, прокуратуры и следствия, настаивать на логике, здравом смысле и соблюдении закона. Перспектива разбиться при этом о стену, сложенную из трусости, вранья и коррупции, была практически неминуема, но принять аморальные правила оппонентов само по себе было бы поражением. Единственную для себя возможность я видел в том, чтобы пребывать в не пересекающихся с ними мирах и продолжать стучаться в казавшуюся нерушимой стену. Впрочем, я подозревал, что внутри эта стена изрядно сгнила. Я знал о пикетах и акциях в театрах, о поручительствах и ходатайствах, о посвящённых «Театральному делу» газетных статьях и радиопередачах. В коридорах и залах судов я видел много красивых, честных лиц знакомых и незнакомых людей, пришедших поддержать меня, и понимал, что не вправе подвести их. Малодушие, измена собственному достоинству были бы предательством и косвенным соучастием в развращении умов и притуплении совести. Особенно остро я чувствовал ответственность перед молодыми людьми. Моё поколение, вероятно, повинно в том, что их жизнь начинается в таком неприглядном, бесчестном мире. И перед ними я испытывал стыд за не мною устроенный бездарный фарс, свидетелями и невольными участниками которого мы оказались.