Следствие разберется - [28]

Срок, проведённый Мишей в СИЗО, с учётом коэффициента один к полутора соответствовал вынесенному приговору – пять лет и восемь месяцев колонии общего режима. Сейчас он дома. Надеюсь, он сумеет быстро справиться с травмой, которую тюрьма и несправедливость неизбежно оставляют в каждом человеке. Надеюсь, что планы, которые он по-товарищески доверил мне, полностью воплотятся в жизнь.

XIII

Через неделю после позорного решения судьи Дударь в семь часов вечера спецчасть СИЗО вручила мне уведомление о том, что утром следующего дня мне будет предъявлено новое обвинение. Вот обратный отсчёт. Как говорят в таких случаях, следите за руками: 4) 25 июля мне предъявляют постановление о привлечении в качестве обвиняемого, подписанное этим же числом, то есть 25 июля; 3) зная, что адвокат Карпинская занята в другом процессе, о дате вручения Постановления нас уведомили только накануне вечером, то есть 24-го; 2) при этом уведомление подписано Полковником Цахесом 21 июля; 1) и, наконец, на основании этого обвинения от 25 числа, с которым ни обвиняемый, ни защита не были ознакомлены, Басманный суд 18 июля продлил на три месяца срок моего содержания под стражей. Все полтора года предварительного расследования, вплоть до начала судебного процесса по существу дела, пестрят подобными подтасовками. Первое время я льстил себе заблуждением, что такое отношение ко мне и моим бывшим коллегам со стороны организованной преступной группы следователей, прокуроров и судей эксклюзивно, приписывал это громкому имени Кирилла Серебренникова, чем-то не угодившего заказчикам этого беспредела. Но скоро понял, что подтасовки и передёргивание – обычная рутинная практика органов. События московского лета 2019 года, происходящие, когда пишутся эти строки, свидетельствуют о полной и окончательной победе извращённого представления о роли силовых структур, включая прокуратуру и карманный суд. Эта роль сводится к демагогическому оправданию беззакония в отношении неугодных граждан.

Я знал об участии своего адвоката в другом судебном заседании и ходатайствовал о переносе даты ознакомления на следующий день. Проигнорировав просьбу, в назначенное время меня доставили в Следственный комитет России в Техническом переулке, дом 2. Опасаясь провокаций со стороны следователей, Ксения сумела договориться с судьёй о переносе заседания по делу своего другого подзащитного и уже поджидала меня вместе с Юлией Лаховой. В маленькой комнате в жуткой тесноте с трудом уместились три следователя, два адвоката и я, сопровождаемый двумя конвойными.

Скандал вспыхнул сразу: конвойные, следуя своей внутриведомственной инструкции, отказались снять с меня наручники, причём второй парой браслетов я был прикован к прапорщику. Незнакомый мне прежде рыхлый, замызганный молодой человек с потными ладошками и скучным стеклянным взглядом представился членом следственной группы майором Мосенковым. Из-за детской чёлочки над небольшим лбом он был одновременно похож на девочку-редиску из мультфильма про Чиполлино и на Мурзилку с обложки одноимённого журнала времён моего детства. Второе прозвище за ним и закрепилось. Мурзилка огласил намерения: вручить мне новое обвинение, допросить меня и записать для экспертизы образец моего голоса. Я заявил, что отказываюсь участвовать в любых следственных действиях, пока меня не освободят от наручников и не предоставят положенную по закону конфиденциальную консультацию с адвокатами. Двухчасовые препирательства ни к чему не привели: я стоял на своём, допрос и запись голоса не состоялись. Мурзилка пообещал, что через несколько дней допросит меня в СИЗО.

Через пару дней меня вызвали на допрос. Но вместо Мурзилки в кабинете сидели двое. Высокого роста недоросль, чей взгляд выдавал присущее второгоднику сочетание наглости, лени и страха перед необходимостью отвечать невыученный урок, оказался следователем, лейтенантом Терёхиным. Лейтенант силился выглядеть подтянутым и молодцеватым. В бестиарий он вписан под позывным «Юнга». Второй визитёр, длинноволосый в джинсовом костюме господин моего возраста, представился Валерием Синельниковым. Несколько лет назад Нина Масляева знакомила меня с ним, своим другом и деловым партнёром. Я помнил имя, но не узнал его.

Когда прибыли адвокаты, Юнга объявил, что будет проведена очная ставка. Карпинская напомнила, что процессуальным законом предусмотрен допрос обвиняемого после предъявления нового обвинения. Мурзилка и Розовощёкий, обещавшие допросить меня в СИЗО без наручников, видимо, решили по возможности избегать встреч со мной и отправили своего «меньшого брата». Смысл очной ставки заключается в устранении противоречий в показаниях разных лиц. Но коль скоро после предъявления последнего обвинения я не был допрошен, то мои показания отсутствовали, следовательно, и противоречий быть не могло. Я настаивал на проведении допроса, надеясь услышать, в чём конкретно меня обвиняют. Дело в том, что в многостраничном постановлении Полковника Цахеса не было приведено ни одного факта якобы совершённых мной противоправных действий. Весь тяжеловесный текст сводился к формуле: в неустановленное время в неустановленном месте обвиняемым и другими неустановленными лицами было совершено мошенничество, то есть присвоение чужого имущества путём обмана и злоупотребления доверием. О том, чьим доверием я злоупотребил, кого ввёл в заблуждение, что именно и каким образом похищено, документ умалчивал. Участвовать в очной ставке я был готов сразу после допроса. Юнга допрашивать меня не захотел, потому что руководитель следственной группы не давал ему такого поручения. В результате в моём и адвокатов молчаливом присутствии Синельников один отвечал на вопросы Юнги. И, надо сказать, отвечал довольно честно. Так, он рассказал, что мы были только представлены друг другу, не были связаны общими делами и никогда не обсуждали никаких планов и условий сотрудничества. Через несколько месяцев Синельников под давлением следствия частично изменил показания, оболгав меня.