Следствие разберется - [17]

. Вложенный в блокнот листочек с именами и номерами телефонов всё же изъяли. Дошло до сигарет. «Ломаем или выкидываем?» – спросил прапор. Оказалось, что оставить себе сигареты я могу только после того, как распотрошат каждую и не обнаружат внутри чего-нибудь запрещённого. Я не курю уже много лет, но понимаю, что использовать ломаные сигареты по прямому назначению после процедуры будет затруднительно. Я не уверен, что требование законно и бескорыстно, но спорить уже не было сил. «Ломаем», – говорю я. Две или три пачки сигарет крошатся тщательно и неторопливо, складываются в пакет. «А теперь выбрасываем», – говорю я по окончании процедуры. В глазах прапора смесь удивления и ненависти. Майор ухмыляется, кажется, впервые за всё время проявив интерес к происходящему.

Я получил матрас, подушку, постельное бельё, комплект посуды: миску, кружку, ложку. Поднялись на третий этаж. На каждом повороте и лестничном марше – предупреждающий стук ключом-вездеходом. У каждой двери сигнальная кнопка, электронный замок открывается после прикосновения ключа, вшитого то ли в рукав, то ли в лацкан форменной куртки охранника. В камере 304 пусто, вдоль стены четыре шконки – две двухъярусных секции, стол, лавка, чайник на полке. Окно заклеено матовой плёнкой. Всё довольно обшарпанное. Зато на стене телевизор. И, что приятно, туалет огорожен невысокой стенкой. Весь день я не ел и не пил, по моей просьбе охранник наполнил чайник водой, еду пришлось ждать до утра. Сон был тяжёлым, но крепким. Несмотря на голод, съесть принесённую на завтрак капусту я не смог, отделил и пожевал корку от полбуханки липкого хлеба. Вскоре вызвали с вещами. Далеко идти не пришлось – камера 310 расположена напротив.

Камера такая же, но недавно отремонтированная, идеально чистая, хорошо обжита, можно сказать, уютная. Три человека смотрят на меня со сдержанным интересом. Здороваюсь, снимаю и оставляю у двери туфли, достаю из своего пакета шлёпанцы, мою руки. Плотного сложения человек с умными глазами показывает газету, которую только что читал. Газету я вижу впервые за десять дней. В ней моя фотография за решёткой – в клетке Пресненского суда.

– Это вы?

Я удивлён:

– Да, я.

– Мы в курсе, следим внимательно. Давайте знакомиться.

Игорь Сергеевич Пушкарёв, мэр Владивостока. Второй, немного младше, очень полный, с едва уловимым грузинским акцентом представляется более фамильярно: Давидыч. Увидев, что я слегка растерян, поясняет: «Смотра». Я не понимаю. Давидыч, кажется, разочарован, а я немного смущён. Теперь я знаю, что для смущения у меня были основания. Эрик Давыдович Китуашвили – популярный автомобильный блогер, в то время продвигавший свой имидж борца с коррупцией в ГИБДД, был настоящей звездой, а его Smotra.ru насчитывала больше миллиона подписчиков. Слава Эрику льстила, но живой темперамент и хорошее чувство юмора уберегали от сознания собственной значительности и чрезмерного самоуважения. Третий, совсем молодой человек, скромно назвался Костей Козловским. Знаменитый хакер, уважительно объявляет Давидыч. В камере много книг. Вдоль стен штабелями сложены блоки бумажных полотенец и туалетной бумаги, пакеты с молоком и очень много бутылок с водой. Холодильник полон приличной еды, в шкафу над столом чай, мёд, орехи, печенье.

Старожилы показывают мне, где расположена видеокамера, предупреждают о наблюдении и прослушке. Рассказывают об учреждении, в котором я оказался рядом с ними. СИЗО 99/1 – один из двух изоляторов прямого федерального подчинения. Второй 99/2 – не менее знаменитое Лефортово, следственная тюрьма ФСБ. Нашу в просторечии называют «девяткой», но чаще – «кремлёвский централ», иногда, из-за жёсткой изоляции, – «Бастилия», а также, в шутку, «фабрика звёзд». Шутка обязана своим появлением большому количеству известных людей, в разное время прошедших этот изолятор, – от фигурантов «Хлопкового дела» и членов ГКЧП до Сергея Магнитского и Михаила Ходорковского.

Рассказ прерывается на время – нас выводят на прогулку. Прогулочные дворики расположены на крыше. Площадка размером примерно пять на пять метров огорожена высокой бетонной стеной, по верху которой натянута колючая проволока; в центре – вмонтированная в бетонный пол небольшая скамейка, в противоположных по диагонали углах – видеокамеры на стенах. Над разделяющим дворики центральным коридором – мостик, по которому прохаживается, наблюдая за нами, надзиратель. Чтобы исключить разговоры с арестантами, гуляющими в соседних двориках, из репродуктора с оглушающей до боли в перепонках громкостью непрерывно звучит музыка – отборная попса. Внутри дворика, перекрикивая музыку, можно, в принципе, продолжить беседу. Но нам некогда: предварительно окропив водой из принесённых с собой бутылок пыльный пол, все энергично заняты физкультурой – приседания, отжимания, упражнения для пресса. Правда, Эрик отвлекается, чтобы подымить в углу душистой сигариллой, – он единственный курящий, а в камере по общему уговору курить нельзя.

По возвращении я рассказываю немного о себе, о проекте «Платформа». О том, как я вижу перспективы расследования, мне не приходится говорить – новые друзья с доброжелательной иронией в точности озвучивают то, что я думаю: происходит нелепая ошибка, дело кажется достаточно простым и непременно разрешится на первых же допросах; через месяц, когда истечёт срок избранной меры пресечения, добросовестный и непредвзятый суд освободит вас из-под стражи. Мы знаем, что вы правы, верим каждому слову и сочувствуем, говорят мне, но лучше сразу избавиться от иллюзий. Сейчас мы расскажем, как будет на самом деле. И почти безошибочно предсказывают всё, что произойдёт со мной в последующие одиннадцать месяцев.