Следствие не закончено - [24]

Да, всякие случаются в жизни препоны: иногда ну никак не ожидает человек, где, когда и в чем подстерегает его опасность.

Вот и в тот вечер: уж кажется, как хорошо все обдумал бригадир и слова нашел подходящие, но день-то, как назло, оказался субботний, да еще и послеполучешный. Ну, естественно, ребята и «скинулись» на полтора целковых без каких-то копеек. И пропустили-то нормально: подумаешь, две посудины на четырех здоровых парней! Да еще под хорошую закусь: по тарелке борща и по две порции голубцов на душу усидели.

И все-таки не зря понаторевший на воспитательской должности председателя постройкома Г. П. Мальков вывесил у входа в столовку красочно оформленный плакат, на котором была изображена громадная рука с зажатой в кулаке поллитровкой и вцепившийся в рукав спецовки крохотный пацанчик. И подпись:

«Папочка, милый, не пей!»

Очень предостерегающий рисунок.

Правда, какой-то мерзавец внизу начертал шариковой ручкой еще три слова: «Лучше оставь мне!» Находятся же такие подлые люди! Но, к счастью, эту кощунственную надпись издали не разглядишь, а вплотную редко кто подходил. Стеснялись.

Прошествовали в «самоналивайку» в этот день, даже не покосившись на плакат, и братья Малышевы, Ярулла Уразбаев и конечно же первый заводила в этом никудышном деле — Митька Небогатиков.

И хотя никто из лихой четверки ничего такого себе не позволил — разве чуть громче и веселее поговорили о полетах на Луну и о девчатах за столиком в укромном углу столовки — и в общежитие возвратились, как и обещали бригадиру, в шесть часов, «тютелька в тютельку», а все-таки сработало паскудное зелье! Не получился в этот вечер серьезный разговор на существенную тему.

…— И еще хочу я рассказать вам, ребята, про один случай.

Громов возбужденно поднялся с дивана, прошелся по комнате, ни к чему будто бы глянул в окно.

— Это было в Швеции, в городе Мальмё. Нам, трем советским студентам, прибывшим туда по приглашению студенческого Союза Скандинавии, однажды рано утром довелось понаблюдать за работой, схожей с нашенской: семь человек, почти все ребята тоже примерно нашего возраста, монтировали каркас для какого-то, судя по габаритам, летнего торгового заведения. И хотя никто из семерых не проявлял того, что у нас именуется трудовым энтузиазмом…

— А на шута он им сдался, этот самый трудовой энтузиазм! Наверняка какому-нибудь хозяйчику ларек-то ставили, — осуждающе отозвался один из братьев Малышевых.

— Правильно. — Михаил задержался посреди комнаты, сосредоточенно поерошил волосы. — Работали эти парни действительно не на себя, а на какого-то торгаша. И тем показалось нам удивительнее, что за все время, — а мы наблюдали за ними, наверное, минут двадцать, — ни один не закурил, не заговорил с товарищем, то есть никто буквально ни на минуту не словчил. Красиво работали, черти!

— Подумаешь! То же роботы, а не люди, — снова осуждающе сказал Глеб Малышев.

— Нет, люди! И возможно, неплохие, — возразил Громов. — Но, в отличие от тебя, Глеб, и от каждого из нас, у этих молодых рабочих был только один стимул: ее величество крона!

— А мы разве только за спасибо вкалываем?

— Правильно. Каждому из нас тоже присуще стремление побольше заработать. И это естественно: ведь пока что и в нашем социалистическом обществе даже газировка денег стоит.

— Эх, поскорей бы нам с тобой, Баптиша, до коммунизма добраться! — совсем не к месту с озорной веселостью воскликнул Небогатиков. И что уж совсем не понравилось, больше того — обидело Михаила: этот возглас окончательно сбил разговор с серьезного пути.

— Да, таким трудалям без коммунизма не жизнь: способностей-то у вас — двух котов! — на четвертак, а потребностей больше, чем у жены академика! — в тон Небогатикову откликнулся Борис Малышев, что вызвало уже общий смех и у каждого стремление самому сострить.

Вот когда она сработала — «столичная» местного разлива!

Так что в первый момент никто из четверых собутыльников даже не понял, почему вдруг у Михаила строптиво пригнулась голова, стиснулись одна с другой руки и, не сказав больше ни слова, он решительно направился к выходу.

И только когда осуждающе захлопнулась за бригадиром дверь, оставшиеся в комнате громовцы сообразили, что не к месту развеселились.

— Паразиты вы все! — тоже направляясь к двери, сказала Васена Луковцева.

— Так уж и паразиты, — попробовал возмутиться один из братьев Малышевых. Однако возмущения не получилось.

— В зеркало на себя полюбуйся! — добавила Васена и хотя не столь резко, как Михаил, но тоже внушительно пристукнула дверью.

Минуту, а может быть, и пять минут все парни молчали, старательно избегая смотреть друг на друга. А зачинщик Митька даже ни в чем не повинного Баптиста со своей кровати шуганул.

— Да, комсомольцы, — заговорил наконец Веретенников, — неуютно получилось. Надо знать, когда можно шутить и над чем шутить! А такие слова, как честь и совесть, для каждого из нас… В общем, я лично Михаила Ивановича вполне понимаю. И Васену Федоровну.

Ушел и Фридрих.

2

— Дело тут не в обиде, — сказал вообще-то глубоко обиженный пренебрежением товарищей Михаил, когда вся четверка — Ярулла, братья Малышевы и Митька Небогатиков, — проплутав в поисках Михаила целый час по «насиженным» местам, решила для успокоения нервов хлебнуть по кружке пива и, к вящему удивлению, обнаружила в летнем павильоне парка культуры и отдыха своего бригадира.