Следственный эксперимент - [10]

– Зонтик, значит, раскроется…

– Зонтик раскроется и без всякого шума наполнится осколками бетона.

– И ты молчал столько дней?! - Феликс привычно засиял.

– Молчал. Так было надо.

– А как быть, когда зонтик наполнится, когда закончу работу? Бросить - грохнется и, можно сказать, взорвется, как бомба.

– Бросать не надо. Надо опускать - зонтик обратно не влезет.

– Как я опущу на такую глубину?

– На веревке.

– Значит, я должен привязать его к ноге на длинной веревке.

– Ты умница, догадлив, как настоящий Индеец Джо. И если так, то подумай: чего еще забыл? Что должен еще взять с собой?

– Не знаю. Вроде уже обо всем договорились.

– Ты забыл о самом, может, главном. Но об этом я тебе скажу накануне. То есть через три дня… А теперь уходи. Скажи Карине и всем, кто приходил ко мне, что в больнице карантин. Пусть никто не приходит сюда. Никто. Не приходи и ты ровно два дня. Придешь на третий день. Утром пятого августа. Я тебя снова буду экзаменовать.

– Но почему два дня я не должен приходить сюда? Вдруг возникнут вопросы какие?

– Много вопросов не возникнет. А если возникнет что - решим пятого августа. Мне самому эти два дня нужны. Вот я тебе сказал о том, что ты забыл о самом главном.

А ведь я сам не знаю, что именно мы забыли. Я просто чувствую. И мне надо два дня, чтобы все продумать.

– По-моему, мы учли все.

– По-твоему. Но не по-моему.

В ту ночь Николай не сомкнул глаз. Он ни на минуту не сомневался, что операция завершится успешно. По крайней мере, оснований для опасений нет. Конечно, стопроцентную гарантию никто не даст. Но за девяносто процентов Николай ручался самому себе. А десять? Вряд ли Феликс мог догадаться, что именно ради оставшихся сомнительных десяти процентов и взял Николай эти двое суток. Вроде тайм-аута.

Остаться наедине с собой, никого не видеть, ни с кем не разговаривать. Десять процентов - это немало. Каждый из них может привести в пропасть.

«В пропасть - кого? - рассуждал про себя Николай, лежа на спине. Боли он уже не чувствовал. - В пропасть упадет в случае провала Феликс. Не могут же заподозрить человека, лежащего в больнице? Ведь во время взятия банка я буду здесь играть в домино, в карты, в нарды. Индеец Джо хороший парень. От него зависит все. В том числе и то, чтобы не было никаких сомнений вообще. В Краснодаре меня прозвали Лазером. Знали бы они, какое я ничтожество по сравнению с Индейцем Джо! Я верю в него. Никаких десяти процентов. К черту сомнения! Ну а если что случится? Такова жизнь. Значит, надо, чтобы он взял с собой пистолет. Я против мокрых дел. Но пистолет нужен на всякий случай. Пусть он его не применит. Но лучше, если в случае чего у него обнаружат оружие. Так будет лучше для нас обоих. Если гореть, то гореть нужно одному и до конца. Феликс меня не выдаст. А выдаст - ничего страшного. У меня алиби. Я лежал в больнице. Я выпрямиться не могу, не то что ограбить банк. Пистолет осложнит положение Феликса - это верно. Дело будет оформлено, как вооруженное ограбление. Говорил же, что забыли самый, может, важный предмет. В случае провала погорит один Феликс. На первом же свидании с женой она ему скажет, что шеф во всем помогает, регулярно через ребят шлет деньги. Если погорим оба, кому это выгодно? Феликсу? Вряд ли. Я на свободе худо-бедно сумею помочь его семье, которую бедняга даже во сне стал видеть в последнее время. Мне, разумеется, тоже невыгодно. Так что все идет правильно…

А пистолет нужен. Конечно, если он выстрелит, то песенка его спета. Что поделаешь? Однако чую, интуиция подсказывает: мы что-то еще забыли. И очень существенное. Я найду, спать не буду два дня - но найду. Ведь с самого начала я учел самое главное - возможности и способности Индейца Джо, который с гордостью мальчишки признался, что три раза подтягивается на одной руке.

Следственный эксперимент продолжался. Съемки на чердаке закончились. Нужно было всем спуститься вниз и через парадный подъезд войти, теперь уже вместе с Феликсом и Николаем, в банк, подняться на третий этаж. Tам есть что снимать.

Последними с чердака спустились мы с Варданом, потные, в промокших насквозь рубашках На улице, несмотря на солнце, нас сразу обдало приятной прохладой.

Вардан остановился, протер очки.

– Я должен еще раз подняться на чердак. Суренян подкинул идею. Хочу ее развить, но не получается.

– Что именно?

– Надо еще поговорить с Суреняном…

Сразу после окончания следственного эксперимента я сидел в обжитом мною уголке в кабинете Суреняна и слушал, время от времени черкая карандашом в толстом блокноте.

– Ну а когда ты доберешься до сути? - спросил Вардана Суренян.

– Адвокат Феликса упорно твердит, что его подзащитный - жертва Николая Каланяна, - сказал Вардан, глядя в свои записи.

– Между прочим, доля истины в этом есть. Феликс, конечно, не малое дитя, но жертвой в некотором роде его можно считать.

– Но защитник Николая Каланяна твердит другое: мол, его подзащитный лежал в тяжелом состоянии в больнице, а посему вообще ни в чем не виноват или виноват лишь в подстрекательстве.

– Идею свою давай, идею. Все это мы хорошо знаем.

– У меня создается впечатление, что Феликс дважды пробирался в банк.