Следопыт Урала - [7]
— Милый мальчик Василь, — говорила она ласково, — надо разговаривать. Я хочу учить русский язык.
— Я, пожалуйста, — краснел Василий.
— Не надо стесняться, — переходила Амалия Карловна на немецкий язык. — Вы совсем, совсем, как мой младший брат, которого я оставила на родине. Только он очень бойкий.
В дороге Никита с присущим ему пылом нападал на молодого друга:
— Эх, разве можно так!
— Не могу. Я из простых, а академик — это тебе генерал, а Амалия Карловна — барыня...
— Ну, и дурак! — горячился Никита. — Петр Семенович (так в экспедиции все перекрестили Палласа), хотя и ученый, но человек простой, пуще другого ценит в людях ум и трудолюбие, а не чины и звания.
— Да ну-у, — тянул Василий, — разве они когда забудут, что мы солдатского звания. Барин — он барин, мужик — он мужик.
— Заладила сорока Якова... Мужик! А Михайло Васильевич Ломоносов тоже мужик был, а господин адъюнкт Лепехин из солдатских детей.
— Однако ж привыкнуть надобно.
Амалия Карловна, женщина добрая, хотя и небольшого ума, всю свою энергию обратила на создание для мужа уюта в походной жизни. Потом эта забота перешла и на остальных членов экспедиции. Она стала «главным интендантом». Толмачом у нее стал Василий Зуев. Вспоминая родных, оставшихся в Германии, особенно младшего брата, Амалия Карловна часть своей привязанности и заботливости перенесла на Василия, самого молодого из экспедиции. Она заметила, что он любит сладости, и баловала его ими. Василий смущался, но был доволен. Никита подсмеивался.
— Опять ты что-то сосешь, Васенька. Засластит, избалует тебя Амалия Карловна. Деток у нее еще нет, вот тебя и нянчит.
— Будет тебе... — отбивался Василий.
Экспедиция миновала Москву и двигалась к Поволжью. Здесь она приступила к работе. Стали вестись тщательные поденные записи, сбор и описание минералов, растений, насекомых, птиц и животных.
Солнце позолотило березовый перелесок. Паллас с Зуевым и Соколовым, не дожидаясь выезда всей экспедиции, отправились на изыскание. Ехали верхом. Паллас и Зуев впервые сели в седло, но держались в нем сносно. Правда, с непривычки ломило ноги, по земле потом ходили вперевалку, словно гуси, но терпеть можно было. Никита к верховой езде привык, бывал уже в экспедициях.
РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Позади осталась Самара. Около деревни Черниково обоз экспедиции остановился табором. Погода выдалась хорошая, и в деревню решили не заезжать. Спадала дневная жара. Мужики-возчики распрягали лошадей. От телег пахло дегтем. Роем вились слепни, привлеченные едким запахом конского пота.
— Петьша, Петьша, мово серого-то возьми со своими!
— Ла-а-дна!..
— Николка! А ну шасть на речку за водой, кашу варить пора.
— Поспешаю, Тимофей Захарович!
— А кто по дрова? А ну, бери топоры...
Березовая роща огласилась стуком топоров, голосами людей, ржанием лошадей.
По обочине пыльной дороги, поддерживая руками длинное платье, шла Амалия Карловна. Рядом с ней вышагивал Василий, позади, семеня кривыми ногами, обтянутыми светлыми вылинявшими чулками, торопился повар Порфирьич. Всю жизнь провел он на барской кухне. К старости чем-то не потрафил барину и в наказание был отправлен в экспедицию. Все трое отправились в деревню закупать продукты для господского стола — для Палласа и его учеников. Мужики готовили себе сами.
— Василь, а у тебя есть брат?
— Нету, Амалия Карловна. Я у маменьки и тятеньки один. Они меня в люди выводили, а теперь, поди, извелись, в эку даль меня проводили.
— Я тоже скучаю о своем брате. Он далеко, я его так любила.
— А где он?
— О... — Она перешла на русский язык, подбирая с трудом слова. — Он будет замешательный доктор. Его будут уважать. Он будет иметь свой домик, садик. Доктор спокойно. Мой Петр выбрал очень беспокойный жизнь. Но раз ему это нужно...
— А ваш папаша?
— Мой фатер пастор, его фатер крестьянин.
— Выходит, дедушка-то у вас тоже из мужиков. А у вас мужиков продают?
— Что ты? Что ты? Никогда! Человек не есть животный, который можно продать...
Тем временем в лагере под березой Паллас с помощью Соколова вел разговор со старостой деревни.
— Сколько дворов — хозяйств — имеет деревня? Сколько лошадей? Сколько сеют хлеба?
Староста, невзрачный на вид, плутоватый мужичонка, переступал по траве новенькими лаптями, теребил рыжеватенькую вылинялую на солнце бороденку. «Оно, конечно, бумага у приезжих из самого Петербурга, — думал он, — все им доложить полагается, а не ровен час, после этого-то распроса подати прибавят». И он приговаривал тоненькой скороговоркой:
— Дворов-то, пожалуй, до полусотки. Так это одна лишь видимость, что дворы. Двор-то есть, а хозяйства-то, почитай, и нету. В каком дворе и кошка за главную скотину идет. А сеять? Сеять-то мы сеем, а вот с этого суглинку да при нонешной жаре собирать-то — ничего не соберем.
Паллас все это обстоятельно заносил в свою тетрадь. Соколов, видя, что мужик хитрит, увел разговор в сторону, стал выспрашивать всякие разности и чудеса. Староста оживился:
— Слоновых костей в овраге, почитай, куча, тьма тьмущая, видать, от всемирного потопа остались. Мигом покажем, а надо, то мужиков спошлем, чтоб копать.
Паллас заинтересовался «слоновыми костями» — останками мамонтов. Староста обрадовался — удалось избежать разговора об урожае и доходах мужиков. Решено было остановиться на дневку, чтобы посмотреть кости.
