След Заур-Бека - [4]

И тут словно прорвалась в глубинах памяти сокровенная плотина. Клиху я отдал первую посылку. С Клихом я разговаривал в тёмной комнате. Клих, зять профессора, здесь, это был его голос! Теперь ясно. Вощажников и зять — одна шпионская компания. Мерзавцы! Что же я стою, как истукан, стою и не двигаюсь, когда надо выдавить к чёрту раму, отыскать их там, схватить и представить Смолякову! Нет, нельзя. Приказ есть приказ. Вручить свёрток, не поднимать шума, доложить… Сознаюсь, никогда не было у меня такого соблазна перевыполнить приказ начальника, как в это мгновение.

Скрепя сердце, я спустился вниз, зашёл с чёрного хода и долго молотил кулаками в дверь. Никто не отпирал. Дверь крепкая, массивная — не сломаешь. Попытался с парадной. Там я так же безуспешно стучал, дёргал звонок, и вдруг, случайно задев скобу, выяснил, что дверь не заперта. Она подалась и впустила меня в кромешную тьму.

Я крикнул:

— Эй! Есть кто?..

Только слабое, звенящее эхо ответило мне.

Полосуя лучом фонаря темноту, я вступил в коридор. Обернулся, осветил пройденную переднюю. Что, если за мной следят? Вдруг я в ловушке и меня схватят сзади, зажмут рот?..

Каким-то чутьём уразумел, что надо запереть за собой парадную дверь. Вернулся, заложил засов, снова устремился в коридор. Из мрака выплыла белая, мертвенная голова. Холодным потом прошибло меня… Спокойно, спокойно! Это бюст, странный бюст какого-то вельможи с буклями. Что там мерцает дальше? Зеркало, прислонённое к стене. Рядом ваза. Из неё, вместо букета цветов, торчат железные угольные щипцы. Неожиданные, разнообразные вещи расположены вдоль стен — похоже, что, когда рядом взорвалась бомба, они все сдвинулись со своих привычных мест, перемешались…

При свете коридор кажется короче. Мелькнула белая дверь. Она чуть приоткрыта. Я замедляю шаг, подтягиваясь на цыпочки. Ох, не верю я этой тишине, не верю! Луч моего фонаря просовывается в комнату, освещает стол без скатерти, остывшую железную печь. Никого… Неужели никого? Но ведь тут спрятаться положительно негде. Шкаф набит книгами. Больше и мебели нет, если не считать стульев.

Не тратя времени на осмотр, я толкаю дверь в соседнее помещение. Это лаборатория. Лаборатория Вощажникова.

Не задерживаясь, я сразу прохожу в следующую комнату. Это спальня с одной кроватью, со стопой толстых фолиантов, заменяющей тумбочку. Дальше хода нет. Я перевожу дыхание. Вощажников исчез. Пусто.

Что я теперь скажу Смолякову? Видел Вощажникова, но не задержал. Не успел.

Бегло знакомясь с лабораторией, я уже собираюсь уходить. Мысленно складывается в уме рапорт капитану. В лаборатории обнаружен набор реактивов. На полу разбитая пробирка с серебристо-серым порошком. Неприятный, горький запах. Вощажников уронил её или бросил, когда погас свет.

А это что? Поднимаю с пола два листка бумаги. Почерк профессора. Чернила свежие. Листки заполнены формулами. Я читаю их с яростью. Формулы ядов. Сильнейших ядов.

Нет ли ещё бумаг? На подоконнике — маленькая записная книжка. И в ней формулы, набросанные угловатым вощажниковским почерком. Но это старые записи. А вот свежие, карандашом. Он, видите ли, каждый день мерил себе температуру и снабжал примечаниями: «Дело швах», «Шалит сердце», «Сегодня надо встать, а ноги, как из сырой глины». Мелькает немецкая фамилия Корн. «Нет Корна». «Спросить Клиха — не видел ли Корна». И ещё: «Проклятье! Если бы тут был Корн».

Кто такой Корн? Небось, один из шайки. Я прячу записную книжку в карман — отдам капитану. Ещё раз провожу лучом по подоконнику. Жёлтый конверт. Адресован Вощажникову на Васильевский остров, где постоянная его квартира. Извлекаю сложенный вдвое листок.

«Дорогой профессор!

Довольно вам прозябать в своей скворечнице. Перебирайтесь ко мне на Боровую. Есть дровишки и ещё кое-что для организма. Смею надеяться, что мы друг другу пригодимся. Жду непременно. Ваш Клих».

И письмо я оставил у себя. «Да, они пригодились друг другу», — подумал я. На письме дата — третье декабря. Сегодня восьмое. Значит Вощажников недавно перебрался сюда.

Все эти мысли промелькнули в моём сознании, когда я засовывал в карман письмо. В ящике лабораторного стола я нашёл ещё открытку от дочери профессора Лизы — жены Клиха. Она писала из Омска. И, наконец, я выяснил, как освещается лаборатория. В углу стоял большой аккумулятор с круглой лампочкой на крышке. Концы проводов были разъединены.

Теперь — к Смолякову.

Но тут снова случай вмешался в мои намерения. В парадную дверь постучали.

— Кто там? — крикнул я.

В свете фонаря жирно блеснула тяжёлая задвижка. Я положил на неё руку. Секундная пауза. Затем:

— Вам посылка.

Голос глуховатый, слова произнесены торопливо и с лёгким акцентом. Я спросил:

— Для кого посылка?

— Для Шараповых.

Я отодвинул засов, быстро отошёл в сторону и погасил фонарь. Когда стучавший переступил порог, я запер дверь. Потом, сообразив, что прикрытие темноты мне не нужно, включил фонарь. Очертилась спина невысокого, коренастого человека, одетого в шинель.

— Идите прямо, — сказал я.

Не оглядываясь, он пошёл по коридору. Когда я поровнялся с входом в комнату Клиха, я крикнул посетителю, чтобы он вошёл туда. Затем проводил его в лабораторию, предложил сесть и включил свет от аккумулятора. С минуту я смотрел на него, а он на меня. У него было плоское лицо с жиденькими усиками. Красный, припухший от мороза нос. Я первый нарушил молчание: