След молнии - [80]

Он выходит на арену – грациозный и смертоносный, – и в зале воцаряется тишина. Я знаю его, поскольку тренировалась с ним в течение нескольких лет, но даже я застываю с открытым ртом, ошеломленная его присутствием – несмотря на то что поклялась попытаться его убить. Он поднимает руку с зажатым в ней молниеносным кинжалом – уменьшенной версией его же культового меча. И он улыбается.

Толпа вновь взрывается безумными криками, все скандируют его имя.

Он смотрит на меня. Эти ужасные глаза сверлят меня взглядом, и улыбка превращается в усмешку – теплую, как восход солнца.

– Я’ат’ээх, Чинибаа. – Его голос перекрывает шум толпы, перекатываясь через меня подобно грому. – Не ожидал увидеть тебя сегодня.

Я пытаюсь собраться с мыслями. Но выдавливаю из себя одно-единственное слово:

– Почему?

Мой голос напряжен, как барабан. Я дрожу, по спине струится пот. Руки стали такие скользкие, что трудно держать нож. Мосы говорит что-то о бое, объявляет шансы на победу, объясняет правила или еще что-то столь же несущественное. Единственное, что сейчас занимает мои мысли, – это человек передо мной. В голове проносится миллион вопросов. Я хочу подбежать к нему, обнять и никогда не отпускать. Я хочу вонзить нож в его сердце и заставить страдать так, как страдала я. Но больше всего я хочу знать почему. Почему он бросил меня? Почему не вернулся? Почему сейчас? Почему именно здесь? Просто… почему?

Он смеется гулким смехом.

– А где мне еще быть? Я пришел забрать то, что принадлежит мне и моей семье. Даже через кровь, если придется. Важнее вопрос, почему здесь ты? Смерть приходит ко всем пятипалым вовремя, – говорит он. – Ты уверена, что это твое время?

Я пытаюсь ответить, но голос меня подводит. Сердце колотится в груди как отбойный молоток.

Он поднимает руки, заставляя толпу умолкнуть. На кончике кинжала вспыхивает свет.

– Пусть никто не скажет, что Нейзгани лишен милосердия! – кричит он, затем поворачивается ко мне. – А теперь уходи, Чинибаа.

– Нет! – раздается крик из стеклянной будки. – Вы дали обет перед рингом. Вы не можете отказаться от боя, не разозлив Дийин Дине!

Нейзгани поднимает подбородок и кричит на Кошку в ответ:

– Что такое гнев богов для меня? Неужели мать отвернется от меня? Или мой отец станет меня убивать? Я не боюсь гнева! – Он смотрит на меня, но играет перед толпой. – А ты, Чинибаа, – говорит он с понимающей улыбкой, – боишься?

Я сглатываю. Облизываю пересохшие губы и только после этого вспоминаю, зачем я здесь.

– Ма’йи обхитрил нас обоих. Огненное сверло у него.

Нейзгани смотрит на меня с удивлением:

– Конечно, сверло Черного Бога у него. Он выкрал его из Западного Дома моей матери. И обещал вернуть мне, как только завершится бой.

– Но… – Я заикаюсь. Разум отчаянно пытается разобраться в этих новых для меня сведениях.

Нейзгани знает? Неужели я была права и он – часть происходящего? Или это означает, что сверло не имеет отношения к чудовищам? Но тогда как…

Толпа слишком шумная. Она требует нашей крови и мешает мне думать.

Нейзгани смотрит на меня сверху вниз, и в выражении его лица появляется нечто похожее на жалость.

– Откажись от боя, Чинибаа. Иди домой.

– Нет.

Я понимаю, что это неразумно. Что мне вообще не нужно драться с Нейзгани. То немногое, о чем я знаю, подсказывает мне, что за всем этим стоит Ма'йи. Его обещание огненного сверла было лишь уловкой, чтобы заманить меня сюда и столкнуть лицом к лицу с Нейзгани. Меня подставили, и единственный способ выйти из игры пройдохи – отказаться от участия в ней. Но я не могу. Гордость, страх и слишком сильный гнев не оставляют мне выбора.

Охранник из Медвежьего клана был прав. Ма'йи меня слил.

Я выпрямляюсь. Мой взгляд блуждает по трибунам. Я вспоминаю, что говорил охранник о театральных эффектах. Я зарываюсь в глубины своей души, преодолевая страх и шок, и в конце концов мне удается с собой справиться. Я вытягиваю бедро, поднимаю Böker и с легкой непринужденностью, какой мог бы гордиться даже Кай, принимаюсь чистить себе ногти. Медленно и беззаботно. Семью дюймами острейшей стали.

– Возможно, это тебе следует сдаться, – говорю я и повышаю голос: – Пусть никто не скажет, что я, Чинибаа, лишена милосердия!

Это самая нелепейшая из бравад, но она работает. Толпа взрывается ревом. Теперь зрители скандируют мое имя: «Чинибаа! Чинибаа!» Не так громко, как хотелось бы, но все же лучше, чем раньше.

Нейзгани хмурится еще сильнее:

– Что ты задумала?

Теперь голос его звучит тихо, поскольку слова предназначены только для моих ушей.

– Ты бросил меня! – злобно шиплю я. – Я думала, что ты больше никогда не вернешься. – Внезапно в голову приходит мысль. – А ты собирался вообще возвращаться? Хоть когда-нибудь?

У него не хватает такта хотя бы изобразить вину. Он просто смотрит на меня сверху вниз. Вот сукин сын. Я понимаю, что больше его не боюсь. Теперь я в бешенстве.

– Мы будем сражаться! – кричу я и вскидываю руки.

Толпа подхватывает мой крик. Скандирование моего имени доходит до остервенелости.

Нейзгани с отвращением качает головой.

– Какая ты упрямая! – бормочет он.

Теперь он не выглядит радостным.

– А то ты не знаешь! – огрызаюсь я в ответ. Это ребячество, но мне все равно.