След: Философия. История. Современность - [28]
В критике социализма очень доказательно обнаруживается коренной либерализм Чичерина; ознакомившись с нею, уже нельзя утверждать, что Чичерин — чистый этатист: ведь зло социализма Чичерин видел в тотальном подавлении «гражданского общества», в чудовищной гипертрофии государства. В современных терминах чичеринскую критику социализма можно с достаточным основанием квалифицировать как критику тоталитарного общества, и эта критика остается актуальной, хотя она и не полна (нет темы идеократии).
Антисоциалистические сюжеты у Чичерина, несомненно, производят сильное впечатление. Думается, однако, что соответствующие тексты способны более подействовать на нас, современников и свидетелей социализма, нежели действовали они на современников самого Чичерина. Особенно впечатляет как раз то, что у Чичерина нет никаких эсхатологических озарений и пифических испарений, нет никакого аффектированного профетизма — и тем не менее все им сказанное о социализме воспринимается как сбывшееся пророчество. Корректная логическая дедукция из самих посылок социализма — вот что такое чичеринская критика социализма; можно даже сказать, что он указал на то, что лежало на самой поверхности. И еще раз поражаешься тому, как мало значимы логика и здравый смысл, трезвое обсуждение для судеб социализма, как рациональная критика бессильна перед ним. Мы теперь поняли причину этого: увидели в социализме инстинкт, а не рациональную программу. Мы можем понять также, почему такое точное видение будущего Чичериным (да и не им одним) не могло отвратить это будущее, не мог никого «увлечь» чичеринский здравый смысл. В этом обнаруживается одновременно сила и слабость Чичерина: ясное «аполлоническое» сознание не способно укротить и заклясть «дионисийскую» стихию, оно даже не в силах увидеть всю глубину этой стихии.
Ведь самое интересное в отношении Чичерина к социализму — не критика социализма, а те выводы, которые он извлек из этой критики. В «Собственности и государстве» Чичерин написал в заключение главы, из которой мы привели его антисоциалистические аргументы: «Для всякого, кто способен к ясному мышлению, коммунизм представляется теоретически нелепостью, а практически невозможностью. Он принадлежит к разряду чистых утопий»>42. Этот вывод он повторял неоднократно. Пределы рационалистического мышления явлены здесь у Чичерина с образцовой наглядностью: то, что немыслимо, существовать не может. Чуть ли не все свои рассуждения о социализме Чичерин заключал советом приналечь на философию: это марево рассеется, как только люди обретут правильные понятия. Он не понимал, что далеко не всякий способен к ясному мышлению. Тут уже не Аристотель вспоминается в связи с Чичериным, а Сократ, его рационалистическая этика: зло проистекает от невежества; и не нашлось у Чичерина «даймониона», который посоветовал бы ему заниматься музыкой.
Критика социализма и демократии взаимосвязана У Чичерина: демократия толкуется им как дорога к социализму, он говорит о закономерном перерастании политической демократии в «социал-демократию» — в силу того, что политической властью в демократиях владеет «бедное и непросвещенное большинство», вдохновляемое идеалами материального равенства. Это, пожалуй, основной аргумент Чичерина против демократии (ниже мы назовем и другие). Чичерин исходит из того, что большинство в любом обществе и в любую эпоху необходимо остается «бедным и непросвещенным». Неоднократно он говорит о «призвании» большинства населения к физическому труду (это у него, пожалуй, реминисценция из любимого Аристотеля, учившего, что некоторые люди рождаются рабами) — самое неприятное из того, что написал Чичерин>43.
Но воздержимся от эмоциональных оценок: здесь открывается нечто большее и важнейшее в рационализме Чичерина. Он фактически прав в утверждении того, что темная масса легко становится объектом демагогии и отданная на ее волю демократия может переродиться в деспотию; собственно, вся история, известная Чичерину (а ему была известна вся история), убеждала в этом, начиная с древнегреческих «тиранов» (бывших вождями народных масс, «демагогами» в первоначальном значении «водителей народа»), кончая современником его Наполеоном III. Неважно, что в последнем случае демократическая (то есть народом одобренная) диктатура «маленького Наполеона» как раз предотвратила социализм: Чичерин прав в том, что известные ему демократии падали, не выдерживая груза народной власти. Умозаключение отсюда к возможности использовать структуры демократии для социалистической реформы (или, если угодно, революции) в принципе правильно. Но Чичерин не прав в том, что подобную тенденцию демократии готов считать ее законом. Ему не приходило в голову, что ситуация может измениться, что демократическое общество способно изменить те особенности своего строения, которые ему казались вечными. Сегодняшние развитые демократии создали общество «средних классов», большинство их населения — отнюдь не темная масса, занятая неквалифицированным трудом и предпочитающая «хлебы» свободе. «В основании всякой демократии лежит владычество бедных над богатыми»
