Славянский сокол - [114]

– Я клоню к своей готовности, ваше величество, принять христианство, оставаясь в душе приверженцем веры своих предков, и считаю, что в этом случае я останусь честным и перед христианством, и перед верой в Рода. Вся разница только в том, что, имея на груди крест, я буду молиться на чужом языке и на чужом языке совершать обряды таинства. Вот и все…

– Но это же недопустимо! – воскликнул Карл растерянно и посмотрел на Алкуина как на духовное лицо. – Что ты скажешь, друг мой?

– Я считаю, ваше величество, что монсеньор Годослав только что открыл перед нами причины двадцатипятилетней войны в Саксонии.

– Что он говорит, – возмутился предельно серьезный и сердитый «боевой петушок». Монсеньор Бернар всегда сердился, когда не умел понять не слишком развитой своей головой сути явлений, которые понимали окружающие. – Какое отношение имеет война в Саксонии к княжеству бодричей и к обвинениям христианства в человеческих жертвоприношениях?

– Самое прямое, монсеньор, самое прямое, ваше величество, – чуть привстав, поклонился Алкуин. – Мы приходим в землю и говорим живущим там людям, что с сегодняшнего дня они будут молиться другому Богу. И подкрепляем свои слова ударами копья. И забываем, что свои верования они впитывали вместе с молоком матери. Под угрозой чужого копья человек крестится, в воскресенье идет в церковь, а оттуда отправляется куда-нибудь в священную рощу, чтобы провести обряд еще и там. Так все и происходило. Люди внутренне сопротивлялись христианству и считали, что ради своей Веры претерпевают некоторые неудобства, посещая церковь. И стоило промелькнуть какой-то искре, как возникало пламя восстания, опирающееся именно на коренную Веру народа. Мы должны были воспитывать Веру, а не насаждать ее. А воспитание Веры – это длительный, многовековой процесс, который нам, в суете мирской, неподвластен. Если бы Вера была более терпимой, она распространялась бы гораздо быстрее и шире, нежели сейчас, и гораздо реже возникали бы внутренние беспорядки. Князь Годослав абсолютно прав в своей наивности. Он станет христианином, но в душе не будет им. Так же, как и его народ.

– И что же ты предлагаешь, мой друг? – спросил король, слегка задумавшись.

– Я предлагаю мирно построить соборы в княжестве бодричей, но не заставлять весь народ креститься, как мы делали это в Саксонии. Пусть миссионеры несут Слово Божие к бодричам. Не насилием, а убеждением, как это делали когда-то апостолы. И мне кажется, что в этом случае мы сможем добиться большего.

Карл думал недолго.

– Я согласен со всеми, здесь говорившими, и с князем Годославом, и с аббатом Алкуином, и даже со своим разлюбезным дядюшкой Бернаром. Каждая точка зрения, самая противоположная, имеет право на существование. Но в данном случае мы обсуждаем не только вопрос Веры, но и вопрос политики. А этот аспект заставляет меня видеть необходимость в принятии христианства хотя бы одним князем Годославом. Это обязательный пункт. Кстати, князь, я слышал, что в Рароге есть церковь?

– Есть, ваше величество. Ко мне обратились бодричи-христиане, а их у нас около сотни, с прошением на постройку церкви. Я даже выделил им под строительство землю в городской черте. Но подальше от наших храмов, чтобы не возникало беспорядков и вражды на религиозной почве.

– Так вот, мы построим вам собор и откроем епархию. Вы же должны взять на себя обязательство всячески содействовать распространению христианства среди своих подданных. Если мы решим этот вопрос и окончательно договоримся о решении вопроса, который обсуждали первым – касательно обязательств в отношении друг к другу, то я думаю, что у нас не возникнет больших разногласий в разрешении вопросов иных. Там всегда можно договориться и пойти на взаимные уступки.

Годослав приподнялся из-за стола и поклонился.

Эпилог

Над лесной дорогой, с тяжелым шумом свистя крыльями, пролетели дикие гуси. Годослав проводил их взглядом и вздохнул.

– Мои соколы, должно, совсем засиделись. Никогда еще весной им не предоставлялось столько отдыха, – сказал он мечтательно. – Непременно же на днях организую большую соколиную охоту. И соберу на нее всех, кто заслужил доброе слово своими добрыми делами в мое отсутствие. И не возьму на эту охоту ни одного боярина…

Белый призовой конь Годослава легко переносил дорогу, и хотя отличался буйным нравом, свойственным всякому настоящему боевому коню, с князем бодричей он, похоже, нашел общий язык сразу.

– За тебя, княже, князь Дражко уже поохотился на славу… – сказал волхв Ставр, едущий на полкорпуса позади Годослава. Высокий каурый жеребец волхва, вообще-то смирный от природы, сейчас косился на белого коня с опаской и недоверием. – За нас за всех поохотился…

– О чем ты говоришь? – спросил Годослав через плечо.

– Славянские соколы пощипали перья датским коршунам…

Годослав улыбнулся.

– Да, это была прекрасная охота… Сокол, как ты знаешь, не любит хищных соседей[61].

Ставр не был большим любителем соколиной охоты, хотя несколько раз и сопровождал Годослава в его любимом развлечении. И знал по разговорам о диких соколах, не прирученных человеком, что сокол, всю жизнь живущий с подругой, не допускает в свои владения чужих хищных птиц. Стоит появиться в небе великану орлу или раньше времени, когда еще не полностью стемнело, вылететь из гнезда филину, как сокол сразу устремляется в атаку, нимало не смущаясь силой противника.