Славянский меч - [44]
Услыхав его шаги, Любиница разгребла пепел и положила мясо на кленовую дощечку.
— А где отец?
— Сварун остался на солнышке беседовать со своей печалью!
— Бедный отец! Если бы Исток вернулся!
— Не вернется он, напрасно ждете. Жаль благородное племя!
Гунн схватил руками горячее мясо, рот его раскрывался, как у жабы, зубы с хрустом дробили кость.
«Вылитый волк», — подумала Любиница и отвернулась. Гунн жадно ел, громко разгрызая мелкие косточки. Любиницу охватывал все больший страх, Тунюш не сводил с нее глаз. Любиница не глядела на него, но всем своим существом чувствовала, как его взгляд пронзает ее отравленными терниями.
— Подкрепляйся, вождь, а мне надо к отцу! — попыталась она ускользнуть.
— Не уходи! — прорычал гунн, отбрасывая в сторону обглоданную кость. Он сам испугался своего голоса. Девушка задрожала и с мольбой посмотрела на него.
— Пожалуйста, не уходи, останься на минуту! Тунюш, который говорит с Управдой, повелевает племенем гуннов, Тунюш, в жилах которого течет королевская кровь, должен поговорить с тобой.
— Говори быстрее! Отца нельзя оставлять одного. Он слишком предается печали.
— Любиница! — Голос Тунюша звучал глухо. Он старался говорить помягче, но из его груди вырывались дикие звуки, напоминавшие рычание зверя. — Любиница, тебе не жаль, что племя вымирает? Племя Сварунов, которые соколами слыли среди славинов?
— Боги требуют жертв.
— Но боги также хотят, чтобы благородная кровь слилась с кровью еще более благородной. Поэтому они оберегают тебя, поэтому они хранят соколицу.
— Я не оставлю отца, хотя бы ко мне сватался сам Управда.
— Управда — христианин, а значит, разбойник. Поэтому у него в женах потаскуха, поэтому у него был Хильбудий, поразивший столько достойных славинов. Если б посватался к тебе славный герой, сын гордого племени, которого боится Управда, если б сказал этот герой: «Мне жаль племя Сваруново, приди, Любиница, пусть от тебя пойдет новый род, еще более славный», — что б ты ответила, Любиница?
— Я сказала бы: ты славный герой, сын гордого племени, только Любиница, дочь Свару на, не любит тебя. Ее сердце выбрало другого.
Глаза гунна засверкали, он стиснул челюсти и схватился руками за стол, чтоб не вскочить и не кинуться на нее.
— Сердце выбрало другого! — хрипло повторил он. — И ты сказала, что останешься с отцом?
— Да, останусь. Поэтому сердце так и выбрало.
Она повернулась и вышла, дрожа всем телом. Черные ногти Тунюша, словно ястребиные когти, вонзились в доску.
«Помоги мне, Девана! Чего он хочет от меня? Зачем произносит такие слова? Что он думает делать?» Ужас охватил девушку.
Тунюш остался сидеть. Он судорожно обхватил кленовую доску, ногти, вонзившиеся в дерево, посинели. Его душил гнев, он хрипел, не в силах произнести ни слова.
— Ее сердце… уже… выбрало другого, — медленно наконец выдавил он сквозь зубы, еле шевеля толстыми, опаленными вином губами. Звериный затылок его склонился, угловатая голова опустилась, и плоский лоб стукнулся о стол. Когда гунну надо было что-то обдумать, он всегда ложился на землю лицом вниз.
Постепенно буря утихла в разъяренной груди.
«Ее сердце выбрало другого. Пусть! Знай я, кто он, я пронзил бы его копьем, клянусь тенью Аттилы; задушил бы его, как паршивого ягненка, чтоб он не портил стада! Но отчего, отчего я схожу с ума? Из-за этой девчонки, которую увидел тогда на Дунае и которая мне приглянулась? Ха, она почувствовала мою любовь, я хорошо это видел. И она боится меня, бежит и дрожит передо мной. Погоди, ласка! Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Тунюш здесь хозяин!»
Эти мысли испугали его самого. Он поднял голову и оперся на широкую мозолистую ладонь.
«По-плохому? Нет, не смогу. Может, она колдунья, околдовала меня, лишила мужества, связала руки?»
Гунн испугался.
«Прочь отсюда, прочь! Кровью упьюсь, вволю наиграюсь, столкнув славинов с антами, расплачусь за нее. Чтоб из-за девки хныкал Тунюш? Прочь отсюда!»
Своим тяжелым кулаком он так ударил по столу, что деревянная дощечка вместе с костью отлетела в огонь. Он схватил сосуд и жадно припал к нему, вино потекло по подбородку. Опустошив сосуд, он с силой припечатал его к столу, тот разлетелся вдребезги.
— Коня! — прорычал он рабу во дворе.
Одним прыжком вскочил на коня и вылетел на вал к Сваруну, к которому жалась Любиница.
— Приветствую тебя, Сварун! Тунюш благодарит тебя за обед и еще раз советует: ударьте по антам и уничтожьте предателей!
Сварун удивленно смотрел на него.
— Не уезжай, друг, день клонится к вечеру. Оставайся, наш град — твой дом, в доме — ложе для отдыха и вдоволь еды.
— Мой дом — вольная степь, моя постель — седло, моя еда — битва!
Тунюш посмотрел на Любиницу, теснее прижавшуюся к отцу.
— Не уезжай, говорю я тебе! Смотри, вон два всадника, Боян и Велегост! Погоди, послушаем, какие новости они везут.
— Новости, которые привезут они, для Тунюша — старые истории. Повторяю, не слушай их болтовни, обнажите мечи и покарайте изменников, если вам дорого солнце свободы. Вперед, Церкон!
Услыхав свое имя, конь заржал и выскочил из града.
— Что такое, что с ним, Любиница? Ты его огорчила? Скажи мне, дитя! Он был наш гость, нельзя огорчать гостя! Боги разгневаются.
